Марисса закрыла глаза, в груди так все сжалось, что ей стало трудно дышать.
– Потому что я хочу делать это сам, вместо него, – сказал он.
Ах… значит, все дело в агрессии, направленной против Ривенджа, а не в ее кормлении. Могла бы и догадаться. Она видела, каким взглядом Буч одарил Рива, прежде чем забраться в машину. Он, очевидно, затаил злобу на него еще с прошлого раза.
– Проехали, – сказал Буч, поправляя трусы и застегивая молнию, – Это не мое дело.
У нее не нашлось ответа, но, кажется, Буч и не ожидал его. Он передал Мариссе одежду, не взглянул в ее сторону, пока она одевалась, и, как только она прикрыла свою наготу, отпер заднюю дверь.
Внутрь ворвался холодный воздух… и тогда она кое-что поняла. Внутри машины пахло страстью и кровью – густой, головокружительный, очаровывающий аромат. Но ни намека на запах привязанности. Ни единого.
Уходя, она не могла заставить себя обернуться и взглянуть на Буча.
Ближе к рассвету Буч наконец-то заехал во двор территории Братства. Припарковав «кадиллак» между спортивной темно-лиловой машиной Рэйджа и «ауди» с кузовом-универсалом Бет, он пошел к Берлоге.
Расставшись с Мариссой, он несколько часов ездил по городу, бессмысленно кружа по улицам, проезжая безликие дома, останавливаясь на светофорах, когда вспоминал о них. И вернулся домой только потому, что уже начинало рассветать.
Он посмотрел на восток, где появились первые лучи.
Выйдя на середину двора, он сел на краю мраморного фонтана и увидел, как опускаются жалюзи на окнах особняка и Берлоги. Он слегка заморгал, глядя на свет в небе. Затем заморгал сильнее.
Когда глаза защипало, он подумал о Мариссе и вспомнил каждую ее черточку, от овала лица до длины волос, от звука голоса до запаха кожи. Здесь, в уединении, он дал волю своим чувствам, поддавшись ноющей в груди любви и отвратительной тоске, отказывающейся его покидать.
И надо же, запах привязанности появился снова. Бучу каким-то образом удалось его сдержать, когда они находились вместе, поскольку он чувствовал, что это не тот случай, когда надо ее помечать. Но здесь? В одиночестве? А просто не было причин прятаться.
Восход набирал силу, и щеки Буча вспыхнули от боли, словно он получил солнечный ожог, тело начало тревожно зудеть. Он удерживал себя на месте, поскольку хотел увидеть солнце, но ноги тряслись от желания убежать, и Буч не мог долее противиться им.
Проклятье… значит, он никогда уже не увидит дневного света? А без Мариссы и в его жизни не будет солнца. Никогда.
Темнота овладела им.
Буч перестал сдерживаться, поскольку у него не оставалось выбора, и в тот момент, когда он себя отпустил, ноги сами рванули через двор. Вбежав в вестибюль Берлоги, он захлопнул внутреннюю дверь и тяжело вздохнул.
Внутри не слыхать было звуков рэпа, но кожаная куртка Ви висела на стуле перед компьютерами, так что брат был где-то здесь. Возможно, до сих пор в главном доме, излагает Рэту последние новости.
Пока Буч одиноко стоял в гостиной, на него навалилась знакомая потребность выпить, и он не видел причины не поддаться ей. Сбросив плащ и оружие, он пошел на кухню за скотчем, налил себе хорошую порцию и взял бутылку с собой. Подойдя к своему любимому дивану, он поднес стакан к губам и, пока глотал, уронил взгляд на последний номер «Спорте иллюстрейтед». На обложке красовалась фотография бейсболиста, а рядом с головой парня большими желтыми буквами написано было одно лишь слово: ГЕРОЙ.
Марисса права. У него и впрямь комплекс героя. Но это не из-за самовлюбленности. Если бы он спас побольше людей, возможно, что он обрел бы… прощение.
Вот чего он искал: отпущения грехов.
Отрывки воспоминаний стали мелькать в его мозгу, вот только не стал бы он добровольно заказывать такое кино. И посреди этого шоу его взгляд упал на телефон. Было лишь одно существо, способное успокоить его на этот счет, но он сомневался, что оно станет это делать. А вот если бы он мог дозвониться до матери и услышать от нее слова прощения за то, что он позволил Дженни сесть в ту машину…
Буч опустился на кожаный диван и отставил скотч в сторону.
Он ждал, ждал, пока часы не показали девять. А затем поднял трубку и набрал номер, начинающийся с кода города 617. Ответил его отец.
Разговор оказался не более ужасным, чем Буч предполагал. Ужаснее были сами вести из дома.
Положив трубку, он увидел общую продолжительность разговора; с учетом шести гудков вначале – одна минута тридцать четыре секунды. Буч знал, что это последний раз, когда он говорил с Эдди О’Нилом.
– Чем занят, коп?
Он вздрогнул и посмотрел на Вишу. Нет причин лгать.
– Моя мать больна. Как оказалось, последние два года. У нее болезнь Альцгеймера. Прогрессирует. Конечно, никто не удосужился мне об этом сообщить. И я никогда бы ничего не узнал, если бы не позвонил сейчас.
– Вот черт… – Ви подошел и сел рядом, – Хочешь увидеться с ней?
– Нет.
Буч покачал головой и поднял стакан со скотчем.
– Нет причин. С этими людьми у меня больше нет ничего общего.