Разобранные

– Период накануне войны был страшным. Все привычные понятия, помогавшие нам отличить добро от зла, были вывернуты наизнанку. С одной стороны, люди убивали акушеров и гинекологов, делавших аборты, чтобы защитить право на жизнь, с другой – многие женщины старались забеременеть лишь ради того, чтобы продать ткань плода. И лидеров выбирали не по способности вести за собой людей, а по умению упрямо защищать какой-нибудь один предмет. Все это было за пределами добра и зла! Затем произошел раскол в вооруженных силах, противоборствующие стороны получили боевое оружие, и две группировки превратились в две армии, полные решимости уничтожить друг друга. А потом был принят Билль о жизни.

Когда Адмирал упоминает Билль, у Коннора по спине бегут мурашки. Раньше он законами не интересовался, но с того момента, когда он узнал о решении родителей, стал смотреть на вещи иначе.

– Идея о том, что беременность можно прерывать ретроспективно, путем расчленения ребенка, достигшего определенного возраста, возникла в моем присутствии, – продолжает Адмирал. – Сначала это была шутка, никто не воспринимал ее всерьез. Но в том же году Нобелевской премией наградили ученого, который создал технику, позволившую использовать при трансплантации любую часть организма донора.

Адмирал прерывается, чтобы сделать большой глоток кофе. Коннор же к своей чашке даже не притронулся. Он даже представить себе не в состоянии, как можно сделать хотя бы глоток, когда речь идет о таких вещах. Даже то, что он уже успел выпить, удается удерживать в желудке с большим трудом.

– Война разгоралась, – продолжает свой рассказ Адмирал, – и добиться перемирия можно было, лишь усадив обе стороны за стол переговоров. Именно мы предложили идею создания заготовительных лагерей, в которых жизнь нежеланных детей прекращается, но без умерщвления. Мы думали, что предложение шокирует обе стороны и в них проснется здравый смысл, что они посмотрят друг другу в глаза через стол и кто-нибудь из них дрогнет. Но никто не дрогнул. Возможность прерывать жизнь детей, не убивая их, обе стороны нашли приемлемой. Билль о жизни был подписан, было заключено перемирие, и война окончилась. Все так радовались этому, что о последствиях никто не беспокоился.

Адмирал умолкает и мысленно уносится в прошлое. Через какое-то время он снова возвращается к реальности.

– Уверен, ты знаешь, что было дальше, – заканчивает он, сопровождая слова красноречивым взмахом руки.

Всех подробностей Коннор не знает, но общая идея ему понятна.

– Людям нужны были органы, – говорит он.

– Я бы сказал, требовались органы. К примеру, появилась возможность в случае рака прямой кишки заменить ее на здоровую. Человек, серьезно пострадавший при несчастном случае, теперь не умрет. Поврежденные органы заменят на новые, и он будет жить. Сморщенную старческую руку, скрюченную артритом, можно заменить на здоровую, только лет на пятьдесят моложе. Кто-то же должен был стать донором органов.

Адмирал делает паузу, чтобы поразмыслить.

– Если бы люди становились донорами органов по своей воле, нужды в заготовительных лагерях никогда бы не возникло… – говорит он. – Но люди не любят разбрасываться тем, что им принадлежит, даже после смерти. Этика оказалась бессильной перед жадностью – и трансформация случилась очень скоро. Люди быстро смекнули, что заготовительные лагеря – прибыльные предприятия, и они стали процветать при молчаливом одобрении окружающих.

Адмирал оборачивается и смотрит на фотографию сына. Хотя Адмирал еще ничего не сказал, Коннору и так ясно, в чем он собирается признаться, но мальчику хочется, чтобы он сделал это сам.

– Мой сын, Харлан, был отличным парнем. Умным. Но сложным, ты знаешь, о чем я.

– Я и сам такой, – соглашается Коннор с легкой усмешкой.

Адмирал кивает.

– Это случилось десять лет назад. Он связался с нехорошей компанией, и их поймали на воровстве. Черт, да я и сам был таким в его возрасте, поэтому родители и послали меня в военное училище, чтобы скорректировать поведение. Только в случае с Харланом я решил поступить иначе.

– И отдали его на разборку.

– Да. Я был одним из инициаторов мирного соглашения. Все ждали, что я лично подам пример.

Адмирал снова вынужден прерваться. Подняв руку, он прижимает к глазам большой и указательный пальцы, чтобы остановить слезы.

– Мы подписали разрешение, а потом передумали. Но было уже поздно. Харлана забрали прямо из школы, отправили в лагерь и там немедленно разобрали. Когда я заявил, что изменил решение, дело было уже сделано.

Коннор ни разу не думал о бремени, ложащемся на плечи людей, подписавших разрешение на разборку. Он даже представить себе не мог, что способен испытывать сочувствие к родителям, совершившим это злодеяние, не говоря уже о человеке, ставшем одним из авторов бесчеловечного закона.

– Мне жаль, – говорит он Адмиралу искренне.

Услышав это, Адмирал тут же берет себя в руки, практически немедленно.