Разочарование. Пятый пояс (СИ)

В чём-то он, конечно, прав. От техник, которыми меня однажды поманили, я бы не отказался. Всё это время и Лая со своими перешёптывались. То и впрямь шёпотом, то мыслеречью, переживая, что Властелины их услышат. Они тоже сумели верно понять, что произошло с Браутом, разве что не могли понять, кто мастер Указов — я или Седой. Но больше волновались за то, как им жить дальше и не стоит ли обойти город Ян и уйти на земли другой фракции. И не передумает ли Седой насчёт их жизней, чтобы не насторожить Нулара. Вот так, за разговорами, мы и двигались в сторону города Ян, уже даже покинули зону ограничения полётов.

Наконец, я увидел вблизи, как летают Властелины. Нет, я помню Каори, что проделала это однажды на моих глазах, но я с тех пор стал сильней, получил возможность видеть выплески силы и теперь совершенно другими глазами глядел на это.

Впечатляло. Я видел лишь лёгкую серость, что позади Седого, что позади своего нового слуги. Этим… Этим даже Воина не заставишь упасть на колени, если обратить эту силу в давление. Тем не менее оба не отставали от наших летающих мечей, а набегающий ветер лишь едва-едва колыхал полы их халатов.

В общем, то, что делал целый артефакт под моими ногами — нёс вперёд, удерживал в воздухе, прикрывал от ветра, они заменили небрежным жестом. Махнули рукой, шагнули вперёд, словно поднимаясь на невидимую ступеньку и всё. Летят.

С помощью чего летят? Духовной силы, стихии или…

Я не стал держать это в себе, строить догадки или откладывать вопрос на потом в надежде на библиотеку. Я просто спросил:

— Как вы летаете? Что для этого используете?

Седой глянул в мою сторону, покачал головой:

— Работа брошена на середине, ещё и это лицо. Меня буквально разрывает от несоответствия твоего лица и вопросов, малец. Глаза видят уже стареющего идущего, а уши слышат вопросы от жаждущего знаний мальчишки. Как рано ты потерял учителя, что должен был вести тебя по дороге к Небу.

— Вот ты теперь и навёрстывай за него.

— Уже не отрицаешь?

— Устал повторять одно и то же. Вы, старики, слишком упёртые к концу жизни.

Седой даже просел в воздухе на шаг, опомнился, снова поднялся, догоняя меня, и разъярённо завопил:

— Это у кого тут конец жизни, малец⁈

— У того, у кого ни единого тёмного волоса не найти?

— Малец!

— Что? Раньше, когда я держал язык за зубами, был более приятным? Зато ты болтал без устали.

— Что значит болтал? Да я…

— Да ты мне даже поесть спокойно не давал, Седой.

— Фух, — Седой потёр лицо, ожёг взглядом летящего рядом и вроде как не глядящего в нашу сторону Браута. — Фух. Ладно. Это было неожиданно, малец. Я расслабился и не ожидал подвоха. Привык, что меня либо уважают, либо боятся, либо ненавидят. Но чтобы издеваться?

— Я⁈ Издеваться?

— Да-да, — отмахнулся Седой. — Молчи уж, не строй из себя невинность. Оставим как есть. Я Седой, чей конец жизни уже близок, ты седоватый, что тоже пару раз заступил за грань. Я, может, и старый, но не слепой же, прядь вижу.

Я моргнул раз, другой, сопоставляя вещи и осторожно спросил:

— Погоди-ка, Седой. Сколько же ты сжёг себе лет, если у меня эта прядь стала платой за два десятка?