Разорванный круг

Я лежу в комнате с невероятно высоким потолком. Аромат старины. Стены оштукатурены и побелены. Тоненькая трещина разрезает потолок.

— Проснись! — зовет голос.

Полупрозрачная светло-зеленая занавеска отгораживает кровать.

Когда я облизываю потрескавшиеся губы, на лице появляются трещинки от кончиков губ до виска. Лицо — фарфоровая маска, которую передержали во время обжига. Она лопнет в ту же секунду, как кто-нибудь прикоснется к ней пальцем.

Малыш Бьорн… проснись же!..

В вене у меня игла. Сверху, от бутылки капельницы, вниз идет трубка. Жидкость медленно сочится по трубке и попадает в кровь. «Сыворотка истины? — думаю я. — Содиум пентотал, который разделяет тормозные колодки ума на масло и жир».

Голос:

— Ты проснулся?

Я не знаю, проснулся я или все еще вижу сны. Возможно, я попал в больницу. Возможно, мои преследователи просто набили первое попавшееся помещение медицинской аппаратурой. Чтобы вылечить меня. А может быть, поймать меня.

Я стараюсь поднять перевязанные руки. Это все равно что поднимать две раскаленные свинцовые болванки. Я начинаю стонать.

— Солнечный ожог, — сообщает голос.

В голосе что-то знакомое.

Поворачиваю голову в сторону.

Вижу его колени.

Руки, сложенные на коленях.

Словно огорченный дедушка, Майкл Мак-Маллин сидит на стуле рядом с моей кроватью. Глаза внимательно осматривают меня.

— Ожог рук, лица и затылка второй и третьей степени. Тепловой удар, конечно. Обезвоживание организма. Могло кончиться по-настоящему плохо.

Стоны. Я осторожно поднимаю голову. Ощущения такие, как будто все на самом деле кончилось плохо. Руки и ноги будто деревянные. Пробую приподняться. Голова кружится. Цепляюсь руками за блестящие стальные поручни кровати.

— Вот таким мы тебя и нашли, — говорит он.

У него нет оружия, но это, конечно, ничего не значит. У них, разумеется, есть более гуманные способы, чтобы отделываться от досаждающих им лиц. Может быть, шприц. А может быть, они привязывают нас голыми к столбу посередине пустыни и отдают на растерзание муравьям.

Позади занавески, как черная тень, прячется какая-то фигура. Она наклонилась вперед и прислушивается.

Вряд ли прошло много суток с тех пор. Время летит быстро только тогда, когда тебе весело. За окном шелестит листва. Дуб? Осина? Я лежу слишком низко и не вижу. Но по своим ощущениям заключаю, что я больше не в пустыне.

Солнце не так печет. Свет не такой яркий. В воздухе запахи навоза и вегетации.

— Где я? — хриплю я.

Пустыня засыпала песком голосовые связки.

— Здесь хорошо, Бьорн. Не бойся. — Его голос звучит мягко, тепло, по-доброму.

Я не могу отвести взгляд от тени на занавеске.

— Тебе дают морфин, чтобы смягчить боль, — объясняет он. — И очень нежную мазь на основе алоэ. От морфина ты будешь немножко сонный, будет кружиться голова.

Меня пронизывает резкая боль.

Он опирается ладонями на мою перину:

— Бьорн, мой храбрый юный друг. Ты зашел слишком далеко. Будь так добр, расскажи мне, где ты спрятал ларец?

Я смотрю на него, не отвечая. Глаза закрываются сами собой. Чуть позже я слышу, что он уходит. Тень исчезла.

За эту ночь я выпиваю примерно тысячу литров воды. Периодически появляется санитар, который проверяет, как я себя чувствую и действует ли обезболивающее. Морфин действует, спасибо вам, фантазия работает прекрасно. В большинстве случаев в этих видениях фигурирует Диана.

Несмотря на свои страдания, я жду их следующего хода.

Пришла Диана.

Легкое постукивание в дверь пробуждает меня ранним утром от дремоты. Я долго ищу слово, прежде чем до меня доходит, что и по-норвежски, и по-английски «Kom inn» звучит одинаково.

Приятный голос произносит:

— Как ты чувствуешь себя сегодня? — Интонация одновременно теплая и холодная — смущенная, торжественная, ищущая. Как будто после двух лет фронта я вернулся домой к любимой без рук и без ног.

Диана быстро проходит к окну. Стоит вполоборота. Прижимает руки к груди. По ее спине я вижу, что она тяжело дышит. Или плачет.

Каждый ждет, что первым заговорит другой.

— Где я? — спрашиваю.

Она медленно поворачивается. На покрасневших глазах слезы.

— Сам видишь! — отвечает она.

— Я прогулялся. По пустыне.

— Ты мог умереть!

— Как раз этого я и боялся. Поэтому убежал.

Диана говорит:

— Он мой отец.

Сейчас она просто красавица. Ангел.

— Ты слышишь? Он — мой отец! — повторяет она.

— Кто? — спрашиваю я.

— Майкл Мак-Маллин!

Я смотрю на свои руки. В бинтах. На пальцы. Которые ласкали ее.

— Он — мой отец, — твердит она.

Я сдерживаюсь. Ни одно чувство не проявляется. Ни одно слово не вырывается. Смотрю на нее. Она ждет, что я скажу что-то, разряжу обстановку. Но я молчу. Я стараюсь осмыслить ее слова.

— Пойми меня правильно, — произносит она тихо. И подходит ближе, все еще прижимая руки к груди. — Дело было не так, как ты подумал.

Я молчу.

— Мы познакомились совершенно случайно. Ты и я. Мы понравились друг другу. Это случайность. Я влюбилась. Я очень сожалею… Они обнаружили в моем компьютере результаты наших поисков, — объясняет она и кашляет. — И только тогда папа меня попросил ему помочь.

Я ловлю ее взгляд.

— И ты согласилась? — спрашиваю я.