Разорванный круг

До сих пор Чалышеву просто не любили, а теперь возненавидели. Она чувствовала это, но не обращала никакого внимания - ненавидят того, кого боятся, а ей было важно, чтобы ее боялись: страх она считала лучшим стимулятором хорошей работы.

Многие диссертации после защиты легли на полки архива, никому не нужные. Работу же Чалышевой ожидала другая участь. Ее выводов ждали, и как только она их получила, институт выдал заключение Внешторгу о том, что лучшим антистарителем является "Суперлюкс", производимый одной иностранной фирмой. Так значилось в отчете института. Внешторг заключил договор с фирмой на поставку этого антистарителя. Его быстро освоил ряд заводов, и договор возобновлялся из года в год.

Защита диссертации прошла прекрасно. Спорить было не о чем - результаты исследований уже были внедрены в производство. Так и стала Чалышева единственным специалистом по антистарителям, а раз единственным, то и крупнейшим. Ее приглашали на совещания, к ней обращались за консультациями, ей присылали на экспертизу заявки на изобретение антистарителей.

Внешне она ничем не изменилась. Такая же отчужденная, замкнутая, немногословная. Но высказывалась она теперь категорически, твердо, с полным сознанием своего превосходства. И так как до защиты диссертации ее голоса почти никто не слышал, эта перемена отмечена не была.

И в душе у нее воцарился мир: она перестала чувствовать себя обойденной жизнью, и если кому и завидовала, то только счастливым парам. Но и эта зависть постепенно уходила глубоко внутрь и становилась все менее мучительной.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

- Вам не кажется, Алексей Алексеевич, что директор, распоряжения которого не выполняют на заводе, может легко перестать быть директором? спросил Самойлов, едва Брянцев переступил порог его кабинета.

Такая встреча смутила Брянцева. Он ответил не сразу - когда внутренне вспыхивал, придерживался мудрого правила: сосчитать до десяти. На десятой секунде ответил, но так, чтобы выгадать время:

- Нет, не кажется.

- А почему? - живо спросил Самойлов, удивленный спокойствием Брянцева.

- Видите ли, в Программе партии точно сказано о развитии общественных форм работы. Мы открыли одну из таких форм - институт рабочих-исследователей. Оказывается, это могучая сила. Приходится не только управлять ею, но и считаться с ней, а иногда и подчиняться ей. Это совершенно ново, и это нужно уметь понять.

Ответ озадачил Самойлова. Он любил поразмышлять, обобщить факты, сделать выводы. И в других уважал эту способность.

Самойлов взглянул на часы. Два. Коллегия начнется в три. Материалы у него подготовлены. Есть время поговорить, тем более что надо как-то определить свое отношение к происшедшему.

- Садитесь, подумаем вместе, - неожиданно миролюбиво предложил он.

Все больше нравился Брянцеву этот человек. Он шел сюда, как на бой, вернее, на избиение, - случай-то из ряда вон выходящий, даже конфузный случай, - а его не только не уничтожают, но даже не пытаются сломать.

- Не совсем себе представляю, как вы вернетесь на завод, - сказал Самойлов.

- После того, как люди не выполнили моего распоряжения?

- Вот именно. Или вы привыкли к этому?

Брянцев снова сосчитал до десяти.

- Нет, такое у меня впервые. Может быть, потому, что впервые отдал такое нелепое распоряжение. И, честно говоря, мне было бы тяжелее возвращаться, если бы люди выполнили его.

- Почему?

- Это означало бы, что коллектив плохо воспитан и выполняет любое распоряжение, даже то, во вредности которого убежден. Представьте себе положение машиниста тяжеловесного состава. Он вывел состав на крутой подъем, а теперь, на спуске, вагоны мчат уже сами и даже толкают паровоз. Разве может машинист сразу дать задний ход? Или хотя бы круто затормозить? Вот точно так и у нас. Три года я подогревал людей, поощрял их, прививал вкус к исследовательской работе. Они уже сами идут и зачастую подталкивают меня. Я говорю это не смущаясь, с гордостью. Подталкивают и моих помощников, и даже секретаря парткома. И вдруг на полном ходу - стоп, братцы, поворачивай назад! Началась цепная реакция творческих поисков, реакция неудержимая, пока плохо управляемая. Она не укладывается в привычные понятия, в бюрократические рамки, ломает их. И этому не препятствовать - радоваться надо. Вот я и радуюсь. И вы радуйтесь.

- Но вы сами этого не ожидали? - спросил Самойлов.

- Признаюсь, не ожидал. Привык, что мне подчиняются, недооценил возросшую сознательность.

- Еще вопрос. Вы лично тоже убеждены в неправильности вашего, то есть, простите, моего распоряжения?

- Убежден.

- Так какого же черта вы мне не сказали об этом! - вскипел Самойлов. Почему сразу сдались?

- Я ведь тоже человек, а не кибернетическая машина. Когда на голову обрушивают такое, как эти изъеденные образцы, поневоле голова закружится.

- А у меня какое мнение создалось? - сердито проговорил Самойлов. Один убежден в своей правоте, а другой поплыл, как... - Он удержался от сравнения.

- Поплывешь, когда тебе преподносят подобный сюрприз. Я был предупрежден и то...

- Кем? - неожиданно жестко спросил Самойлов.

- Это не важно.