Разорванный круг

Таисия Устиновна увидела себя со стороны, глазами мужа, и ей самой стало смешно.

- Трест не трест, а кустарь-одиночка, - отшутилась она и пошла разогревать ужин.

Брянцев сидел один в своем "номере", как он называл комнату, в которой они теперь жили, и думал о том, как хорошо было бы очутиться сейчас в другой комнате, ощутить теплоту Еленкиного плеча, испытать то ни с чем не сравнимое состояние душевной приподнятости и покоя, которое неизменно возникало у него от одного только ее присутствия...

Повертелся в промежутке между кроватью и диваном, закурил, подошел к окну, стал вглядываться в темноту улицы, подчеркнутую редкими точками фонарей, и стон, протяжный, надрывный, непроизвольно вырвался у него.

Дверь открылась, с полотенцем в руке вошла Таисия Устиновна.

- Ты меня звал? - спросила она.

Уже позже, в постели, просмотрев газеты, Брянцев сказал жене:

- Ты все-таки оставь ее в покое. Человека не переделаешь.

- Тебе легко. Утром ушел - ночью пришел, - зашипела Таисия Устиновна. Живешь, как квартирант. А я целый день с нею с глазу на глаз.

- Могу дать совет: иди работать.

- Медсестрой?

- Сможешь врачом - иди врачом.

Таисия Устиновна сердито засопела. Сколько раз убеждал ее муж учиться, когда учился сам. Не лишь бы учиться, а тому, к чему душа лежит. Но у нее ни к чему душа не лежала. Даже к медицине, хотя после техникума и фронта дорога в медицинский институт была ей открыта. Очень убедителен был пример матери. Ничему не училась эта женщина и счастливо жила с отцом. Так почему ей должна быть уготована другая участь? Она считала замужество пожизненной рентой.

- Право же, так обалдеть можно, - развивал наступление Брянцев. - Я доставляю забот очень мало, квартиры у тебя теперь нет, чистоту наводить негде. Надо же себя куда-то деть.

- Дикое говоришь. Молодая была - не работала, а сейчас... Людям на смех... Жена директора завода пошла медсестрой.

- Ах, вот оно что... Странные взгляды у тебя, Тася. Ты себя уважаешь?

- А почему бы и нет?

Таисии Устиновне многое хотелось сейчас сказать. И то, что она хорошая, заботливая жена ("Разве я для себя живу? Для него живу"), и то, что ради него отказалась взять на воспитание ребенка ("Сейчас уже невеста в доме была бы"), и то, что ее уважают люди.

Но она сочла самым благоразумным отмолчаться. Повернулась к мужу спиной и спросила через плечо:

- Ты мне лучше объясни, почему тебя не любит городское начальство?

- А ты откуда знаешь? - спросил Брянцев, поняв этот вопрос как желание сказать в отместку что-нибудь неприятное.

Таисия Устиновна не призналась, что была в исполкоме - выбивала для пенсионерки путевку в санаторий - и краем уха слышала там неодобрительный разговор о муже.

- От жен, - сказала она. - Жены все знают. Слава о тебе нехорошая пошла. Будто ты все по-своему вертишь и никого признавать не хочешь.

- А считаются?

Ей не хотелось золотить пилюлю, но и отрицать правду она не могла.

- Считаются.

- Вот это главное. А любовь мне в другом месте нужна. На заводе.

- А все-таки, почему начальство тебя не любит? - не унималась Таисия Устиновна.

Брянцев ответил не сразу. Подумал, как объяснить, чтобы было понятнее.

- Не любят за упорство. Не за упрямство. Упрямство - это способность стоять на своем независимо от того, прав ты или не прав. А упорство - другое качество: способность отстаивать свою правоту. За это тоже не любят, особенно, если впоследствии оказывается, что ты был прав.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

С тех пор как институт рабочих-исследователей получил известность во всей стране, Сибирск стал местом паломничества представителей разных предприятий и работников прессы. Журналисты приезжали, как правило, с фотокорреспондентами. Одни с готовностью принимали все на веру, другим успехи рабочих-исследователей казались фантастическими, и они устраивали дотошный допрос с пристрастием, пытаясь обнаружить просто "шумовой номер". Но все кончали одним и тем же: писали очерки и фотографировали людей. Наиболее добросовестные старались запечатлеть то, что видели, но находились и ловкачи, виртуозы своего дела - те беззастенчиво "организовывали" материал. Таким нужно было собрать живописную группу, потребовать от людей либо сосредоточенно-значительного выражения лиц, либо сияющих счастьем улыбок и обязательно сфотографировать рабочих, беседующих не с кем иным, как с секретарем парткома на фоне какого-нибудь впечатляющего агрегата.