Разорванный круг, или Двойной супружеский капкан

— Пришла, чтобы сообщить мне об этом? Скажи, сколько тебе нужно, если смогу, дам. Но, честно говоря, мне трудно забыть твои постоянные заявления о том, что в материальном плане ты не зависишь и никогда не будешь зависеть от мужа.

— Так оно и есть. Да это я просто так сказала.

— Тогда говори, зачем пришла. Я действительно устал и хочу лечь спать.

Марина молча смотрела на него, склонив набок голову. Зачем пришла? Так уж получилось, что к вечеру осточертело все: и банк, и Савин с его ожидающим взглядом. Домой, к непременному семейному ужину с хитрыми разговорами отца о том, что надо бы определиться в личной жизни, возвращаться тоже не хотелось. О своей квартире в Крылатском и говорить не стоит, сидеть там в одиночестве — мука смертная. Но был же в этом городе человек, написавший, как он любил ее, как страдал без нее, и это не было враньем, потому что многое из этой книги она видела и знала. Правда, совсем с другой стороны. Позавчера он был холоден с нею, разговаривая по телефону, но прошло время и унесло ее злость. Пришло другое время и принесло спасительные надежды: наверное, у него было плохое настроение, а еще он не видел ее, вот когда увидит, наверное, заговорит по-другому. Как это объяснишь?

К тому ж еще этот идиот Алтухов оказался в квартире и своим хамством испортил все настроение. Теперь она почти не сомневалась, что пришла напрасно.

— Спать? — переспросила она треснувшим голосом. Отпила глоток вина и сказала: — Хочешь со мной?

Данилов скрестил руки на груди, опустил голову и глухо сказал:

— Нет. Извини, Марина.

Он понял, зачем она пришла, и жалел ее. Красивая, самоуверенная глупышка… То жестокая, высокомерная, одуревшая от вседозволенности, а то наивная, как ребенок, жалкая, беззащитная. Именно эту Марину, вторую, он любил, ее хотел защитить от грязи и пошлости. Не получилось. Потому что лишь малая часть души этой женщины страдала от грязи и пошлости. Да и то не часто. Чаще же она искала наслаждения именно в грязи и пошлости.

Да, не получилось. И слава Богу, что он в конце концов понял это. И нашел в себе силы уйти.

— Макс, это же я. — Она встала с дивана, подошла к нему, положила руки на плечи. — Я, твоя Марина. Прочла твою книгу и все последние дни только и думаю о тебе. Ты ведь о нас написал этот роман, да? Может быть, попробуем все начать сначала? Хочешь, я разденусь? И останусь у тебя? Хочешь, Макс?

— Нет, Марина, нет, — с трудом выговорил Данилов. Он вспомнил настороженные и доверчивые, лукавые и нежные глаза Лены и решительнее повторил: — Нет. Если тебе поздно возвращаться, могу уступить диван, я там Ала собирался уложить, а сам буду спать на кухне. Но между нами все кончено.

— Посмотри, посмотри! — закричала Марина, отстраняясь. — Это же я, я, я! Та, которой ты клялся в любви, которую носил на руках! Я изменилась? Подурнела? Я тебе разонравилась? Открой же ты свои глаза! Посмотри!

— Вижу, — спокойно кивнул Данилов. — Ты все такая же красивая, соблазнительная женщина. Ты — наливное яблочко, которое жаждет куснуть каждый мужчина. Но я-то знаю, что яблочко отравленное. Ты меня травила каждый день, и лишь недавно, год спустя после того, как ушел от тебя, я почувствовал себя здоровым. Это же так замечательно! А ты снова хочешь, чтобы все началось сначала? Нет, Марина.

— Ты врешь, Макс! Ты никогда не избавишься от моей отравы и лучше не пытайся! Я знаю, что ты хочешь меня, ну так возьми, это же твое, это все — тебе! — Она рывком расстегнула пуговицу на брюках, дернула вниз «молнию». Легкая белая ткань с шелестом упала к ее ногам. — Иди ко мне, Макс, я тоже тебя хочу…

Данилов скрипнул зубами, глядя на длинные, стройные ноги, на узкую полоску прозрачных кружевных трусиков. И отчаянно замотал головой, сопротивляясь нахлынувшему вдруг желанию.

— Нет, Марина! Пожалуйста, уходи. Прошу тебя…

— Даже если ты нашел другую, она все равно не сравнится со мной, ну посмотри же, посмотри, сравни нас!

— Да, я нашел другую, — неожиданно для себя выпалил Данилов. — И она действительно другая, тут и сравнивать нечего.

Он круто развернулся и пошел на кухню, резко захлопнув за собою дверь.

— Ты скотина, Макс! — ударил в спину визгливый крик. — Я заставлю тебя пожалеть об этом!

Данилов поставил на плиту чайник, зажег газ. Через несколько минут, услышав, как хлопнула входная дверь, он вернулся в комнату. На стене, прямо над компьютером, нервно алели крупные буквы, торопливо написанные губной помадой: «СКОТИНА!» Данилов с облегчением вздохнул и пошел запирать дверь.

На кухне засвистел вскипевший чайник.

19

Максим проснулся от собственного крика. «Нет, Марина, нет!»— кричал он во сне. Смятые простыни были влажными от пота. Часы на стене показывали без пяти десять, горячее солнце уже вовсю заливало столицу России жаркими потоками света.

Один и тот же сон снился Данилову всю ночь: он видит яблоко, «белый налив», так называется этот сорт на Кубани, красивое, аппетитное, почти прозрачное, но едва прикасается к нему, как из яблока выползают змеи и начинают обвивать его, угрожая страшными ядовитыми зубами. И тогда он кричал: «Нет, Марина, нет!!!»