Разорванный мир

Рана его довольно быстро заживала, хотя была пробита брюшина, в общине нашлись сильные антибиотики, и осложнений удалось избежать. Вскоре Хэлл начал вставать и стал считаться послушником. Он всерьез подумывал о том, чтобы остаться в общине, если не навсегда, то хотя бы надолго. Устав здешний был суров, поднимались в два часа ночи, ложась в восемь вечера, и весь день был заполнен работой и молитвами, молитвами и тяжелой работой монахи возделывали огород, участок земли, кормили себя сами, держали коров и свиней, строили новые здания (кажется, они были единственными, кто что-то строил, а не рушил в этом мире). Нужно было и охранять общину, и для этого ежедневно монахи тренировались в стрельбе и рукопашном бое, приемы которого были, в общем, похожи на рэстан. Хэлл был еще слаб для тяжелой работы, ему поручали чистить картошку, мыть полы, чинить одежду (пришлось научиться держать в руках иголку, от чего в Арвилоне он упорно увиливал). Весь день был занят монотонным трудом и службами в маленькой церкви, свободного времени (которое так ценил Хэлл в Арвилоне) практически не оставалось. Взыскания на монахов налагались также довольно строгие - лишение пищи, заточение в крошечной келье, тяжелые трудовые повинности. Но это все же было лучше, чем все остальное в Свободном мире. Вернуться же в Арвилон было невозможно. Об этом и думать нечего... Там было гораздо, несравненно лучше. Но это мир детей и женщин, а он мужчина. Нельзя вернуться в собственное детство... Мир жесток, и нужно приспособиться к нему, принять его таким, как он есть. Арвилон же... Хэлл по-прежнему презирал Арвилон.

Хотя именно тогда, когда ему не хотелось жить, когда он понял, что не сможет жить больше и искал только способ закончить свое существование, некое воспоминание остановило его. Он вспомнил мать и бабушку, и вдруг понял, что они приняли бы его и таким. Что для них этот позор - не позор, что они все равно его любят. Несмотря и на то, что он ушел, и даже если бы он стал убийцей - они любили бы его и приняли бы назад без единого слова. Они даже не упрекали бы его. И они не променяли бы его на другого - более сильного, мужественного, семи пядей во лбу - любого, он и только он был им нужен таким, как есть. И мир вдруг изменился. Где-то в беспросветной тьме образовался светлый сектор, и любящие лица смотрели оттуда, и для них он был - любимым, единственным, что бы ни случилось с ним. И тогда он встал, и отобрал автомат у охранника в коридоре, и убил его и вышел, чтобы жить дальше.

Эта любовь, оставшаяся в Арвилоне, не стала для него важнее всего. Он, как и все мужчины Свободного мира, не думал о возвращении. Это был неслыханный позор - вернуться. Это было невозможно, немыслимо. Но именно эта любовь давала ему силы жить в мире, лишенном любви.

Отец Леонард отпустил Хэллу грехи на исповеди. И пользуясь своими правами наставника (или считая это своей обязанностью), ежевечерне вел с ним душеспасительные беседы. Он громил всех вокруг, в особенности арвилонок, и после этого Хэлла охватывал некий мистический ужас, в передаче отца Леонарда весь мир погряз во зле, не было ни одного человека, не обреченного геенне огненной, за исключением его самого и нескольких десятков монахов (да и те, также подверженные разным страстям - еще под вопросом). Когда духовный пыл охватывал Леонарда, тот становился совершенно другим человеком, и говорил иные вещи, чем в обычном настроении.

- Кто же виноват в том, что мир разделился, отец Леонард? - спросил как-то Хэлл, - То есть, я понимаю, это дьявол виноват, но через каких людей он действовал?

- Разумеется, сын мой, через женщин, так же, как было это от самого грехопадения прародителей наших... Ибо женщина создана Господом как помощник мужчине, а помощник всегда повинуется, не так ли? Они же не захотели повиноваться, как это повелел Господь, они стали горды и независимы, и наступили последние времена.

- Отец Леонард... мы проходили в школе по истории, что это просто из-за войны так получилось.

- Ну и что же вы проходили? - зловеще спросил Леонард, - Мне хотелось бы слышать, сын мой, что вложили в твой юный разум эти ехидны, эти порождения греха. Говори!

Хэлл смутился. Но деваться было некуда.

- Ну, мы проходили, что... Была, в общем, большая война, раньше ведь на всей Земле люди жили. А теперь только на нашем континенте. И Арвилон это была тыловая область, получилось так, что здесь бомбы не бросали. И жили в основном женщины с детьми, потому что мужчины все были в армии. Тогда уже всех забирали, даже больных. А потом началась бактериологическая война, армии перемешались, и образовалась зона анархии... Потом оттуда стали шайки приходить, набеги делать на Арвилон, а женщины там уже свою власть установили, ведь мужчин почти не было. И пришлось защищаться. Вот так это и получилось, - испуганно закончил он, видя, как лицо отца Леонарда постепенно становится кирпично-красным.