Разорвать тишину

— Эт-то что-то… Произвол… — выдохнул мужчина и повернулся было обратно, но женщина сорвалась со скамейки и, схватив его за руку, быстро повела подальше от кабинета. Дверь снова отворилась и в коридор высунулась чья-то голова.

— Гражданка Измайлова явилась? Заходите.

Бывает некое человеческое предчувствие, которое мелькнув искрой, исчезает темной змейкой, оставляя за собою мрачный и гнетущий след. Отчего сердце начинает стучать почему-то сильнее. Вот и сердце Веры билось все громче и громче. Она встала и, прижимая ридикюль к груди, шагнула в кабинет.

В тот же момент Алексей, с нетерпением вышагивающий по крыльцу, выбросил в урну недокуренную папиросу и, стукнув дверью, решительно подошел к дежурному.

— Подскажите, как мне попасть к товарищу… — начал он мучительно стараясь вспомнить фамилию, указанную на повестке, — к товарищу Приходько.

— По какому вопросу? — равнодушно спросил дежурный, откладывая в сторону газету.

Алексей на мгновение замялся. Врать не хотелось, но не скажешь же этому постовому: «Ваш Приходько вызвал мою супругу, скорее всего по жалобе жилтоварищества, а жена у меня неземная, не надо ее волновать, поговорите лучше со мной…» Нет, так отвечать не годилось.

— По личному, — бухнул он, внутренне морщась от ситуации.

— По личному, — медленно протянул дежурный, с головы до ног рассматривая Алексея. Очевидно, ему было скучно. — Минуточку, — он снял трубку телефона и набрал на диске короткий номер. — Товарищ Приходько, к вам тут гражданин… — милиционер прикрыл трубку рукой и вопросительно посмотрел на Алексея. Злясь на себя, Алексей назвал свою фамилию, — гражданин Измайлов просится… Да… Говорит — по личному… Понял… — постовой положил трубку и многозначительно посмотрел на Алексея.

— Проходите. Восьмой кабинет.

В тесном прокуренном кабинете с крашенными стенами, кроме сидящей на стуле Веры, находилось сразу двое сотрудников. Возле окна стоял подвижный черноглазый молодой человек в пиджаке и белой рубашке, с отложенным на лацканы воротником. Не стесняясь присутствия женщины, он курил папиросу, стряхивая пепел прямо в открытую форточку.

Чуть дальше, возле стены с разноцветными плакатами, за заваленным папками столом сидел плотный краснощекий мужчина в форме. Не обращая внимания на посетителей, он что-то писал, часто обмакивая перо в чернильницу. По кабинету пластами плавал сизый дым, в дверь постоянно заглядывали люди, звенели спаренные телефоны, под самым потолком приглушенно звучал динамик. С первого взгляда было понятно, что здесь работают исполнители, а не те, кто принимает решения.

— А, гражданин Измайлов, — немного иронично произнес черноглазый у окна. — Проходите, раз пришли.

Алексей быстро посмотрел на Веру и замер на пороге. За долгие годы совместной жизни он видел самые разные выражения лица своей жены, но такого, как сейчас, он не видел никогда. На стуле посреди кабинета сидела пустая, раздавленная оболочка прежней Веры, а сама Вера была где угодно, только не здесь. Красиво повязанный шарф съехал куда-то в сторону, пустой взгляд уперся в пол, плечи поникли. Лишь руки, сжимая, комкая, разглаживая и снова сжимая носовой платок, подвали признаки жизни.

— Вер, что случилось? — тихо спросил он жену, не замечая милиционеров.

— Гражданка Измайлова, в девичестве Соболевская, на основании директивы облисполкома от двадцатого февраля сего года подлежит административной высылке. Место высылки — Иркутская область, — вместо Веры, чеканя каждое слово, ответил черноглазый. Похоже, ему нравилась его работа.

— Почему? — еще тише спросил Измайлов и расстегнул верхнюю пуговицу пальто. Слова черноглазого ушли куда-то в сторону, Алексей еще ничего не понимал, кроме того, что его жене, родному человеку сейчас плохо. Дышать стало трудно, во рту почему-то появился металлический привкус.

— Почему? — почти весело переспросил молодой человек. — Не почему, а за что! Гражданка Измайлова является ближайшей родственницей Михаила Соболевского, осужденного к десяти годам лишения свободы по статье — вредительство. От брата своего она не отказывается, а значит, разделяет его взгляды и подлежит высылке как чуждый Советской власти элемент, — он закрыл форточку, прошелся по кабинету и вплотную стал перед Верой, смотря на нее сверху вниз. — Объясните ей это как муж, а то она, похоже, оглохла…

— Да вы не волнуйтесь так, граждане, — пробасил вдруг краснощекий, не отрываясь от бумаг.

— Это же не каторга. По закону высланные сами имеют право выбирать себе место жительства. В пределах области, конечно. Будет жить, как жила, только что надо будет отмечаться в местном ГПУ. И время вам дают — вещи собрать. В деревнях вон за два часа до эшелона предупреждают. У вас свои обстоятельства — семья…

Вера вдруг встрепенулась. На ее щеках проступила слабая краска.