Разожженный

— Я тоже тебя люблю, — прошептала она в его губы.

Исида ощутила его улыбку, но вскоре затерялась в его страстных объятиях. Каждое прикосновение было новым открытием, каждый поцелуй вырезался в памяти. Когда его руки погладили чувствительные перья внутри ее крыльев, ее тело задрожало от удовольствия. Она хотела быть в его объятиях. И теперь, когда она оказалась там, Исида поняла, как ограничено было ее воображение.

Она могла выразить любовь к Осирису и ощутить его любовь в ответ в прикосновениях его рук, поцелуях и нежном взгляде. Это было магией. Этого она всегда хотела — того, кто будет держать ее сердце, а она — его. Эта хрупкая и прекрасная связь между ними была так дорога ей, что испортить все это мог только Сетх.

Прижавшись к его груди, Исида прервала поцелуй.

— Ты клянешься любить меня и только меня? — спросила Исида.

Выражение ее лица было напряженным, в глазах бушевали цвета. Осирису было больно, что она еще сомневалась в нем.

— Да, — тихо ответил он. — Какими бы ни были последствия, пока космос позволит нашей любви существовать, я твой, Исида, а ты — моя.

Исида обхватила руками его лицо.

— Тогда, Осирис, произнесем нерушимый обет.

Глава 5 БЕРЕЖЛИВОСТЬ

— Нерушимый обет? — повторил он.

— Да. Я долго думала об этом, — взяв его за руки, Исида завела Осириса глубже в конюшню и сплела чары, чтобы убедиться, что они тут одни. Она объяснила. — Ты знает, что Амун-Ра послал Шу разделить Геба и Нут?

Осирис кивнул.

— Он была его тайной женой, но звезды раскрыли их отношения, и Амун-Ра использовал бога ветра, чтобы разлучить их.

— Я не позволю этому случиться с нами.

— Как мы можем этому помешать? — спросил он. — Звезды всюду.

— Это не так. Есть просвет на небесах, где сталкиваются ночь и день. Если встать в правильном месте, то звезды будут слепы.

— Где? Почему я о таком не слышал?

— Вершина горы Бабель. Я слышала от своей сестры. Нефтида сказала, что только там она отдыхает от своих видений.

— Но Бабель — запретное место. Боги не должны там быть. Это место сильных смятений и противоречий. В том месте нарушена гармония космоса. Как она умудрилась остаться в себе?

Исида нахмурилась.

— Может, она и не в себе. Отчасти. Думаю, на Нефтиду все это влияет, но она страдает от видений сильнее, чем показывает, а я не могу забрать у нее то, что ее успокаивает. Я не выдам ее Амун-Ра. И я в состоянии исцелять ее разум, когда она возвращается. В большей степени, — Исида прогнала мысли о сестре и сосредоточилась на их проблеме. — Бабель не лишен опасностей, да, но потому гора нам и подходит.

Осирис коснулся ее лица.

— Я не потеряю тебя в безумии горы, — тихо сказал он.

— Не потеряешь. Но, даже если такое случится, мы найдем друг друга.

— Почему ты так уверена?

Исида взмахнула рукой, появились две маленькие вазы. Одна была из синего фаянса с серебряным кошкой вместо крышки, а вторая была вырезана из алебастра с золотой коброй на верхушке. Исида осторожно сняла крышки с сосудов и окружила их руками, шепча заклинание.

— Мы возьмем по кусочку сердца друг друга. Они будут вести нас во время поиска.

Она прижала ладонь к сердцу и закрыла глаза. Когда она отодвинула руку, на ладони лежал красивый аметистовый скарабей сердца, золотые крылья были такими тонкими, что были почти прозрачными. Она протянула его Осирису, тот взял скарабея. Он восхитился камнем и легонько провел по нему пальцами.

Он ощутил при этом биение ее сердца. Это успокаивало и пугало его. То, что он мог потерять ее — да еще и потерять себя — пугало его еще сильнее. Но он хотел показать себя достойным ее любви и доверия. Пока что он мог отвечать верой в нее.

Осирис осторожно опустил ее скарабея сердца в алебастровую вазу и закрыл крышкой. Он прочитал заклинание, чтобы запечатать ее липкой смолой дерева, он не смог найти вещество, способное растворить эту смолу. После этого он вызвал своего скарабея сердца — сияющий золотой бриллиант был обрамлен колосками цвета солнца вместо крыльев.

— Красивый, — сказала она, когда он протянул скарабея ей.

Было странно ощущать свое сердце в руках другого. Его сердце было окутано Исидой. Она поймала его тело и душу. Он стоял в тени ее крыльев и понимал, что он был добровольным узником, он сам протянул запястья для оков, но знал, что ничто в мире не могло так его порадовать.

То, что они делали, было безумием. Но разве любовь не была формой безумия? На долю секунды он задумал, что, может, его любовь была ее чарами, заставившими его сделать то, что было ему не свойственно. Но он отогнал мысль. Он все еще управлял своими желаниями. К тому же, даже если Исида околдовала его, ему было все равно.

Он видел болезнь любви у других, но Осирис не понимал этого раньше. Теперь он узнал это состояние в себе. Исида была пьянящим цветком, и он не мог противостоять ей. Попробовав ее, он оказался в плену. Он был наполнен ее медовой пыльцой. Если это утянет его на дно, если он утонет в ее объятиях, то его жизнь была прожита не зря.

Исида была его целью.

Исида была всем для него.

Он всю жизнь искал ее, не понимая этого.