Но когда институту Ирригации выделили этот Дом, десять лет назад, всё тот же Владимир Николаевич, бессменный руководитель Паркентского филиала, подсуетился: собрал с ребят наличные деньги, нанял экскаватор и сварщиков, и «внеплановая», но очень нужная труба была проложена.
Теперь, когда работали насосы, весь сад орошался по прокопанной тогда же, десять лет назад, системе арыков.
Яблони самых разных сортов приобрели тоже за свой счёт, в питомнике. Посадили и виноград – правда, за эти годы он выродился, и почти не давал плодов… Ведь за ним нужен уход. Кто-то должен регулярно удобрять почву навозом, выламывать непродуктивные побеги… А как же этим заниматься, если коллектив живёт неделю в городе, а другую – в Доме? Да и… Лень уже.
Зимой же многострадальный «оплот науки» навещал только сторож. Да и то пару раз в месяц. А остальные ирригаторы, разложив фотографии, таблицы и графики по рабочим столам кабинета на пятом этаже Института в Столице, бодро писали Отчёты о проделанной за «оросительный сезон» работе… И сдача такого отчёта отнюдь не являлась пустой формальностью.
Так что с отсутствием сочных плодов на заматерелых почерневших лозах все мирились – достаточно было и того, что летом всю застеклённую веранду украшала приятной вязью «резная» тень от широких иззубренных листьев, и особо срочные работы чертили прямо на теннисном столе, стоявшем здесь же.
Сама экспедиция возникновением и возможностью работы в Паркентском филиале, бесспорно, была обязана только этой самой Насосной Станции.
Построили её для освоения плодородных, но крайне сложных в орошении, богарных земель предгорий. Строители поработали на совесть: уже многие годы всё работало, как часы.
Местные председатели так называемых колхозов постепенно стали чуть не миллионерами: за наличные, официально, и не слишком, они раздавали теперь уже поливные земли так называемым «гектарщикам» – самодеятельным земледельцам, которые ещё при колхозах вовсю осваивали «рыночную экономику».
Арендовав такой участок, в соответствии со своими возможностями, гектарщик строил прямо там крытый ветками и рубероидом сарайчик, а иногда и просто брезентовый навес, и вывозил «в поле» всю свою семью. После чего вплоть до сбора урожая все они сутками пропадали посменно на этом участке, куда нанятый, опять же за наличные, трактор, посадил – или морковь, или лук, или картофель.
Работы на участке много: пропалывать сорняки, вносить подкормку из нитратов, опылять порошком серы и пестицидами от болезней, и «горячо любимого» эмигранта – колорадского жука.
И, главное: постоянный контроль этого самого полива. Поскольку рельеф сложный, и стоит зазеваться – чуть б
И тогда – прощай, десятая, или даже четверть урожая! Так называемая «ирригационная эрозия» запросто вымывает в лёгких супесчаных грунтах десятиметровые промоины, которые зас
Если же не уследить, и не «поймать» такое дело в самом зародыше, то чтобы зас
Поэтому во время трёх-четырехсуточного полива как арендаторы, так и научные работники почти и не спали, обходя подотчётный участок с фонарями.
Вот проблему смыва плодородных земель и пытались решить по мере достижений науки члены экспедиции Научно-исследовательского института Ирригации: предотвратить возможность ирригационной эрозии.
Для этого они разрабатывали хитрые трубопроводы с не менее хитрыми водовыпускными устройствами, позволявшими точно дозировать воду в каждую борозду.
Да оно и понятно: дедовский способ с лоточками из толя, в которых напротив борозд делают дырки гвоздём, или вообще – обрабатывают оголовки борозд кусками полиэтиленовой плёнки, или обрывками толстой бумаги от крафт-мешков, – в двадцатом веке… несколько архаичен!
Одно плохо: трубопроводы намного дороже рулонов толя и полиэтиленовой плёнки, а покупать-то их колхоз отказывается. А уж гектарщики – и подавно!..
Вот и приходится членам экспедиции проводить опытно-производственные поливы на полях «частных предпринимателей» в порядке личной инициативы, привозя каждый раз трубопроводы с собой. И быстро забирая обратно на склад в конце поливного сезона… Поскольку оставлять такое добро без присмотра… Ежу понятно!
– Марат! Марат! – громкий голос Артёма мог бы разбудить и мёртвого. Но – не Марата.
Его состояние описывалось не этим словом. Поэтому пришлось применить и руки, и растолкать храпящего на спине с широко открытым ртом повара. Храп, разносившийся по всему Дому, нисколько не мешал, однако, остальным членам экспедиции – Владимиру Николаевичу и Саше Акопяну – играть в настольный теннис на застеклённой широкой веранде. Звонкий цокот шарика и отчаянные выкрики вперемежку с не всегда цензурными репликами, повара не беспокоили.