Разрешённые и неразрешённые диссонансы

– Что может быть общего у крота и орла? – начал мыслитель как бы с риторического вопроса и сам же ответил на него. – Очень мало, очень! Я сам на своей шкуре, вернее, перьях, испытал обе природы. Всем известно, что всё детство я провёл в кротовьих норах. Стеснённость, когда даже нельзя расправить крылья, не говоря о том, чтобы ими взмахнуть, и возбудила во мне чувство свободы! Я поставил себе целью жизни исследовать проблему свободы, а потом просветить всю тварь, стенающую в неволе, в суровой необходимости, в непреклонной аподиктичности, в антиномичности существования, в амбивалентности ощущения, контрадикторности выбора… – Лектор несколько зарапортовался, но поправился и стал говорить проще и понятнее. – В общем, просветить и причастить всех правдой! Я, глашатай свободы, заявляю всем пернатым мира, что свобода – в щекотании ветра в подмышках крыльев, в широте обозрения с высоты нашего птичьего полёта, в спонтанном парении под облаками! Посмотрите на орлов! Они знают высшую степень свободы!

Птицам было приятно слушать о понятных для них ощущениях, и лектор глаголил несколько часов кряду. Тем временем в высоте начал сужать круги, по-видимому, орёл. Да, это был тот старый знакомый, который предлагал мыслителю в юности полетать и поохотиться. Орёл спустился незаметно, чтобы его не испугалась меньшая братия, и сел в отдалении на впившийся в землю камень. Жизнь его потрепала: на затылке были выщипаны перья, один глаз сбит ближе к носу и, кажется, не видел. Коротко говоря, стал он лысым и косым. Но горделивая осанка превращала все недостатки внешности в достоинство личности, намекая на героический опыт прожитых лет. Долго слушал орёл своего видового сородича в задумчивости, пока тот не обратил на него внимания, встрепенувшись.

– Вот он! Мой брат по крови! – возликовал оратор. – Он подтвердит мои слова!

Все расступились. Орёл бросил свой надменный взгляд на толпу и вперил его в учёного.

– Что мне нужно подтвердить? – спросил он.

– Что ты истинно свободен! Что у тебя безграничный выбор! Что ты летишь, куда хочешь!

Гость задумался.

– Хм. А куда я хочу?

– Как куда? Куда пожелаешь!

Орёл снова задумался и даже прикрыл глаза.

– Эх, если бы не выбирать! – заговорил он наконец. – Когда знаешь, чего хочешь, то не выбираешь. Вот она свобода! – Орёл пронзил взглядом лектора, некоторое время держал его под прицелом зрачка здорового глаза, затем тихо, как бы про себя, продолжил. – Скоро осень. Я мечтаю о тёплой норе, которая освободит меня от холода. Везёт же кротам!

Большая слеза навернулась на его зорком оке. Орёл взмахнул крылами и тяжело полетел, будто поковылял, стеснённый незримыми оковами выбора, навязанного судьбой. Тень его крыла случайно задела птичье собрание, и мелкота, которая составляла большинство, вмиг рассеялась. Иностранный ворон, пообещав, что он переведёт поучительную речь африканским попугаям, взял под козырёк и тоже улетел. Филин же давно уснул в кроне раскидистой ивы.

Не умеющий летать орёл посмотрел вверх на своего собрата и долго следил за его полётом.

– Чудак! – сделал мыслитель заключение. – Не понимает своего счастья!

И вдруг он горько заплакал. Хотя орнитологи утверждают, что птицы не обладают даром слёз.

Прошло ещё несколько лет. Слава философа продолжала расти. Он разжирел и передвигался вразвалку, как индюк. Лишь острый, горбатый клюв намекал на его происхождение.

На это раз, чтобы послушать лекцию, на поляне собрались не только птицы. Были здесь и небольшие зверьки. Наречённые братья мыслителя, давно взрослые кроты, высовывали розовые носы из лунок взрыхлённого дёрна. Непоседы-белки непрестанно вращали головками, сидя на ветках. Семейство полевых мышей расположилось амфитеатром. Ёж протопал почти до самой трибуны и фыркнул на любопытную крысу, которая случайно забежала на сборище и рассматривала публику удивлёнными бусинами. Жаль, что грачи уже улетели в тёплые края. Вот многочисленные и благодарные слушатели: что им не говори – всё равно будут внимательно слушать и толерантно досидят до конца выступления.

Лектор посвятил очередную работу старому знакомому орлу, слова которого натолкнули его на кардинальные размышления и пересмотр своих прежних позиций. Он долго ждал гостя: щуря глаза, пробегал ими по рядам, от малейшей тени на земле поднимал голову вверх, но так и не увидел небесного странника. Скорее всего, его уже не было в живых: напился напоследок крови, чтобы на старости лет падалью не питаться, и отпал в небытие. Между тем публика заждалась и философ начал свою речь.