Разреши тебя любить

— Хм… Какая милая история, — Елена улыбается и проходит к дверям. — Ну, я пойду. Всего хорошего.

Хлопок входной двери, щелчок замка.

Семнадцать секунд…

Семнадцать секунд я держусь, собирая все свои силы в кулак, но тщетно… Спустя бесконечные секунд из груди вырывается первый громкий всхлип. Я, зажмурившись, начинаю оседать на пол, но не успеваю упасть. Меня подхватывают сильные руки. Антон… Мой страховочный трос и мое спасение от падения в бездну боли от предательства любимого мужчины.

— Тише, тише, девочка, — успокаивающий голос друга пробивается сквозь громкие рыдания, — чего ты хочешь сейчас? Чем тебе помочь? Только скажи, я все сделаю, Насть, слышишь? Только не плачь, маленькая, не плачь…

Антон покрывает мое лицо хаотичными поцелуями, избегая губ. Никакого интимного подтекста, лишь дружеская поддержка.

— Забери… — хриплю, словно простужена. Голос осип от слез и рыданий, — забери меня отсюда, Антон, — разворачиваюсь в его руках, цепляюсь скрюченными пальцами за футболку друга, словно от этого сейчас зависит моя жизнь. Хотя, так оно и есть. Если останусь тут, в этой квартире, то точно умру, не выдержу всего этого. — Увези, умоляю. Туда, где никто не найдет. Где Он не найдет…

— Хорошо, хорошо, — соглашается Антон, крепче прижимая к себе и гладя по голове, — пойдем, Настен, пойдем собираться. Ты только не плачь, все будет хорошо… хорошо…

Дальше все будто в тумане. Словно мне вкололи убойную дозу снотворного, но тело почему-то все еще функционирует, хотя мозг в полной отключке. Я не помню, как иду в комнату и скидываю в сумку все самое необходимое. Не помню, как переодеваюсь. Не помню, как Антон забирает из моих рук сумку и выходит из квартиры в подъезд, ожидая меня.

Прихожу в себя уже стоя в прихожей, зашнуровывая кроссовки. В глаза бьет яркий блеск. Кольцо… То самое помолвочное кольцо, которое подарил мне Яр, когда делал предложение и я сказала “да”…

“Станешь моей женой? Станешь Костровой?”

Совсем другая женщина скоро станет Костровой, не я. И она родит Яру ребенка, не я. И он будет ее мужем, не моим. Получается, что моим он и не был никогда…

Вспоминаю слова Яра в тот момент, когда мы хотели стать семьей и на глазах снова слезы. Странно, думала, что выплакала уже все, что могла…

Поднимаюсь, нахожу в ящике комода, что стоит в прихожей, ручку и листок бумаги. Быстро царапаю несколько слов и, стянув кольцо с безымянного пальца, аккуратно кладу его на листок. Все. Теперь точно все. Делаю глубокий вдох и, прикрыв глаза, шагаю за порог, будто в пропасть бросаюсь. Сюда я больше не вернусь.

Антон молчит. Смотрит, молчит и ни о чем не спрашивает, за что я ему бесконечно благодарна. Ведь ответить я ему не смогу. Знаю, чувствую, что стоит мне лишь рот раскрыть, чтобы произнести хоть звук, снова сорвусь в истерику.

В машине едем в полной тишине. Я не знаю, куда Антон меня везет, мне и неважно, лишь бы подальше от всех и от Яра в особенности.

Подъехав к небольшому ухоженному дому, Антон помогает мне с сумкой, проводит короткую экскурсию по комнатам и напоследок, вручив свой телефон, забрав при этом мой, что выдал мне Егор, уезжает. Я, наконец, остаюсь одна. Найдя кровать, забираюсь в нее и забываюсь тревожным сном.

Так и продолжая лежать под теплым одеялом, поднимаясь только чтобы попить воды, я провожу в этом уютном месте несколько дней. Ничего не знаю и знать не хочу, внешний мир меня не интересует. У меня “постельный режим” и нарушать его я не собираюсь. Сейчас спасительная тишина и мое одиночество — это лучшее лекарство от моего недуга. Есть совсем не хочется. Все то, что я с трудом впихиваю в свой желудок, покидает его с невероятной скоростью. Со мной всегда так было. Когда я нервничала или переживала, то не ела ничего. Только вода и теплый сладкий чай. Но сейчас на чай не хватает сил. Их нет совсем.

Сколько я уже здесь? Часы или дни? Неважно. Я просыпаюсь, смотрю в потолок, погружаюсь в воспоминания. Снова боль и слезы и я засыпаю вновь, лишь бы только не испытывать ничего, ничего не чувствовать.

Из моего забытья меня выдергивает тихая вибрация. Телефон, что дал мне Антон, лежит под подушкой и кто-то настойчиво пытается дозвониться. Вглядываюсь в экран, но там только цифры и нет имени звонящего. Номер незнаком. Поразмыслив, что это может быть Антон, все же отвечаю на звонок.

— Привет, — слышу голос друга и впервые за все это время улыбаюсь. — Ты как там? Не одичала еще в одиночестве?

— Привет, Тош. Нет, одиночество — это то, что доктор прописал.

— Я серьезно, Насть. Давай я приеду, поговорим? — понимаю, что он беспокоится, но я не могу и не хочу сейчас ни с кем разговаривать и видеть эти жалостливые взгляды…

— Нет, не надо. Я хочу побыть одна, — шепчу в трубку, но друг меня слышит. Понимаю это по его разочарованному вздоху. — Я вообще хочу быть одна…

— Не говори так. Все пройдет, вот увидишь. И потом будет легче.

— Будет, Тош. Конечно будет. Но сейчас я хочу тишины и покоя. Хватит с меня этой эмоциональной мясорубки. Меня так перемололо, не собрать… — по щеке скатывается одинокая слеза, но я не позволяю себе расклеиться снова.