Разреши тебя любить

Настя немного затихает в моих объятиях. Лера, тоже заметив мокрую простыню и услышав наш разговор, быстро отыскивает в шкафах чистое сухое белье.

— Яр, приподними ее, я быстро перестелю белье.

Снова беру Настю на руки и несу в ванную. Туда же бледный, как мел, Миха закидывает нашу сумку. Помогаю жене снять нижнее белье, ставлю в ванную и включаю теплую воду, чтобы немного и согреть ее, и ополоснуть, смыть с ног околоплодные воды. Делаю все очень медленно и аккуратно. Затем сам быстро и качественно мою руки, ощупываю пальцами ее между ножек. Есть небольшое раскрытие. Настя снова морщится, впивается ногтями в мою руку и, придерживая второй рукой животик, сгибается пополам с болезненным стоном.

— М-м-м… — мычит от боли. Двенадцать минут между схватками, засекаю длительность схватки.

Помогаю малышке дышать, глажу поясницу и крепко держу, чтобы не поскользнулась на гладком покрытии ванны. Спустя сорок пять секунд, по моим подсчетам, Настя потихоньку выпрямляется и выдыхает. Выключаю воду, помогаю вытереться насухо большим махровым полотенцем и натягиваю на нее свою футболку. Она ей очень большая, как платье доходит до колен, но не сковывает движений. Ей так будет комфортнее. Подхватываю на руки и несу в спальню.

— А трусики? — с тоской смотрит на сумку, из которой выглядывает нежное кружево.

— Они тебе сейчас не понадобятся, малыш, — стараюсь говорить мягко, потому как Настю сильно потряхивает. Трусит моя малышка. — Потом принесу тебе их, хорошо?

— Хорошо, — покорно соглашается.

В спальне Лера успела перестелить белье и положить по бокам подушки, принесенные из соседних комнат. Отлично, они очень в тему. Рядом лежат чистые простыни и полотенца. Также на тумбочке лежат четыре аптечки. Видимо, Ромыч забегал. В спальне никого. Лера с Михой вышли, чтобы не смущать мою девочку. Но дверь в комнату чуть приоткрыта и из коридора доносятся голоса. Стоят за дверью, чтобы быть на подхвате.

Укладываю Настю на кровать, уже собираюсь выпрямиться, чтобы поправить подушки, как она хватается за мою шею, как утопающий за спасительную соломинку.

— Яр, Яричек мой, мне так страшно, — жалобно шепчет моя девочка.

— Ну ты чего, маленькая? Все будет хорошо, прорвемся. Нам ведь не впервой так попадать, да? Главное что?

— Что я с тобой? — да, это наша “установка”. Я приучил Настю к мысли, что если я рядом, она может вообще ни о чем не волноваться и ничего не бояться.

— Все верно, малыш. Я рядом, — целую в припухшие от соленых слез губки. Настя охотно подставляется под ласку, ей сейчас это очень нужно, — все будет хорошо.

— Обещаешь?

— Клянусь, родная. Люблю тебя.

— И я тебя люблю.

Мы лежим с Настей вдвоем, болтаем о всякой ерунде. Настя сокрушается, что так и не успела посмотреть сегодня на оленей, а меня лишь от одного слова “олени” начинает трясти.

Интервал между схватками стремительно сокращается. Я понимаю, что скорую мы, скорее всего, не дождемся и будем рожать сами. После очередной схватки снова проверяю раскрытие. Пора…

— Ну что, маленькая, начинаем? — устраиваюсь между Настиных ножек, улыбаюсь и подмигиваю ей, чтобы поддержать.

— А, может, все-таки подождем еще? Дождемся скорую? — мямли в панике со слезами на глазах.

— Какой подождать, Насть? С ума сошла? Я уже Сережкину головку вижу. Ждать нельзя.

— Но…

— Что?

— Я не хочу, не хочу, чтобы ты там все это видел, — по румяным щечкам начинают бежать дорожки слез, — там кровь и некрасиво все…

— Ты думаешь, я крови испугаюсь? — реально не понимаю к чему она клонит. — Я врач, так-то, не забыла?

— Ты не понимаешь!

— Не понимаю! Тебе рожать пора, а мы тут демагогию разводим. Скажи прямо, малыш, ты не доверяешь мне что ли?

— Доверяю, просто… — зажмуривается, глубоко вдыхает и резко выдыхает, — просто ты меня потом хотеть не будешь, — сквозь слезы пытается объяснить мне то, что ее беспокоит, — а я хочу, чтобы ты меня любил и хотел всегда. А девочки на форумах писали, что их мужья после партнерских родов не хотят…

— Ой, бля… Насть, — сажусь на корточки рядом с ней, снимаю перчатки и стираю с ее щечек слезы, — вот ты, вроде, не блондинка у меня, откуда у тебя такая хрень в голове, а? Во-вторых, я врач и крови не боюсь. В-третьих, бред там пишут на твоих форумах, — целую самые любимые на свете губки.

— А во-первых? — спрашивает Настя, мило хлопая мокрыми ресничками.

— Ты о чем?

— Ты сказал, что во-вторых, ты врач. А во-первых?

— А во-первых, как? — аккуратно обхватываю ладонями ее лицо и заглядываю прямо в глаза, прижимаясь лбом ее лбу, уже слегка влажному от волнения, — Как, скажи мне, я могу тебя разлюбить и не хотеть, если ты мой воздух, смысл моей жизни, малыш? Если бы я знал как это сделать, то не сгорал бы в агонии несколько лет, ожидая, пока ты подрастешь и я смогу забрать тебя себе. А я подыхал без тебя. Поэтому, слушай меня внимательно: нет в этой жизни ничего, что могло бы заставить меня тебя разлюбить и перестать хотеть. Поняла?

— Поняла, — шепчет в ответ, а на губах расцветает счастливая улыбка.

— Тогда давай сына встречать? — снова подмигиваю.

— Давай!