Разрешите влюбиться

— Что… — Я не знал, подбирать ли мне стул, наделавший шума, или продолжать пялиться в ее невозможно синие, большие глаза, глядящие на меня с непониманием. И заорал: — Сюда! — Метнулся, открыл дверь и крикнул уже на весь коридор: — Лена Викторовна! Срочно! Пожалуйста! Сюда!

В голове молотили тысячи молотков. Я стоял словно под холодным душем. Женщина открыла глаза. Да, открыла! Это было нормально для человека в коме? Или что? Она пришла в себя? Нет, да?

— Что такое? — Рванула по коридору старшая сестра. Влетела в палату. — Что стряслось?

Наклонилась над пациенткой.

— Там. Она. Там. — Лепетал я.

И тут в комнату следом за ней ворвалась… Настя. Я не сразу узнал ее в форменной одежде и не сразу поверил, что это она.

— Что случилось? — Оттолкнув меня, девушка подбежала к постели больной.

Замерла, закрыла рот рукой и чуть не потеряла равновесие.

— Так. Всем спокойно. — Приказала Лена Викторовна. — Посторонние, покиньте палату. Сейчас проверим все жизненные показатели и…

Я на негнущихся ногах поплелся к двери. Вышел в коридор и наклонился на стену. Несколько медсестер, а затем и врач по очереди зашли в палату. Закрыли дверь. Состояние у меня было такое, будто меня целые сутки использовали вместо боксерской груши.

— Что ты здесь делаешь, вообще? — Из дверей палаты показалась Настя. Ее щеки пылали, руки тряслись. — Что тебе нужно?

Она вышла, закрыла дверь и остановилась в метре от меня.

— Настя, я просто пришел поговорить.

Девчонка напряженно качнула головой:

— Уходи. — Махнула в сторону выхода.

— Настя. — Я сделал шаг и протянул к ней руку. — Прости меня, пожалуйста.

— Уходи, Рома. — Всхлипнув, отступила назад. — Уходи, пожалуйста. Не нужны мне твои извинения, госпрограмма мне твоя не нужна, и ты не нужен, понятно?

— Понятно.

Дверь снова открылась, на пороге палаты появилась Елена Викторовна. Она посмотрела на Настю и улыбнулась:

— Входи. Сейчас проведем несколько исследований, и все будет понятнее, но доктор уже сейчас готов с тобой поговорить и немного обрадовать. — Женщина перевела взгляд на меня: — Ах, да. Вы еще не успели познакомиться? Про этого юношу я тебе и говорила. Это он тогда вытащил твою маму из горящей машины.

Настя резко обернулась и уставилась на меня.

— Скромный очень. — Добавила она. — Его зовут Роман.

Мы с Ёжкой смотрели друг на друга и не могли произнести ни звука. У меня, наконец-то, все складывалось в голове. Черты лица, глаза эти, волосы. Ну, конечно, это была ее мама. Кто бы мог подумать…

— Он? — Выдохнула Настя.

Ее голос прозвучал тише обычного.

— Да, теперь можешь поблагодарить его лично.

Девушка явно была ошарашена всем происходящим.

— Спасибо… — Виновато произнесла она.

И я, кажется, забыл обо всем на свете от радости.

Но едва ее взгляд потеплел, как вдруг на лицо снова вернулся холод:

— Спасибо. И прощай.

Ёжка развернулась и вошла в палату, а из меня словно весь кислород выкачали. Чуть не свалился на пол.

— Она тоже очень застенчивая. — Пожала плечами Лена Викторовна. — Дай ей время, ладно? Не каждый день твоя мать приходит в себя после нескольких месяцев комы.

— Угу. — Кивнул. — А могу я… поговорить с врачом?

— Да. Сейчас он освободится. Подожди его там.

— Спасибо.

И я, не чувствуя ног, побрел в конец коридора.

37

Настя

— Мам? — Я гладила ладони матери и не понимала, что с ней происходит. — Теперь все будет хорошо. Ты поправишься. Владимир Всеволодович сказал, что у тебя есть все шансы выкарабкаться.

Еще недавно она смотрела мне в глаза, а теперь снова закрыла их. Кажется, спала. Только ресницы часто и беспокойно подрагивали. Но за то короткое мгновение, когда мы смогли взглянуть друга на друга, я увидела в ее взгляде осмысленность. Значит, она все помнила: кто она, что случилось, кем я ей прихожусь. Или нет?

Меня продолжали разрывать сомнения. Совсем как в тот момент, когда мне сказали, что именно Рома каким-то чудесным образом спас ее от гибели. С одной стороны все мысли были о том, что мама очнулась, и теперь придется как-то поведать ей о смерти отца, с другой — ну, не мог же этот лицемер и обманщик оказаться ее спасителем?

Это несправедливо. Как раз тогда, когда я пообещала себе забыть о нем, никогда больше не встречаться и не думать о том, что было между нами!

А он смотрел на меня. С такой очаровательной растерянностью, с испугом, смущением, что невозможно было злиться дальше. А от его голоса мне самой делалось страшно: что не могу сопротивляться чувствам, что вижу его, слышу, и до безумия сильно хочется обнять. Елена Викторовна стояла рядом и говорила, что это он. Что все благодаря ему. Я понимала. Понимала! Но никак не могла принять.

Была взволнована, ошарашена, сломлена. И мне хотелось одного — расплакаться.

Что я и сделала, едва вбежала в палату.

Доктор успокаивал. Он много говорил со мной, объяснял, обрисовывал перспективы, а я просто смотрела на маму и размазывала слезы по лицу. Мне не хотелось слышать про реабилитацию, про все эти манипуляции, про деньги, которые для этого понадобятся. Мне хотелось, чтобы она встала и обняла меня. Чтобы сказала, как любит. Ведь я так устала ждать этого.