Разрозненные страницы

Но нельзя привыкнуть к тому, что, сев на «виллис», через десять минут вы влетаете в лес финиковых пальм по асфальтовой дороге и со скоростью 40 миль в час (65 км) въезжаете в арабский городок. Вся обстановка, люди – из детских арабских сказок. Одежда, лица, женщины в старинных платьях до пят, очень высокого роста, с повязками на головах, которые при ближайшем рассмотрении оказываются мужчинами. Ни одной обычной европейской одежды, если не считать американских военных в шортах, в рубашках с короткими рукавами, в темных очках и пробковых шлемах. Браслеты на ногах женщин; необыкновенно завязанные, с огромным гребнем наверху чалмы индусов. Реки с океанскими пароходами; узкие длинные лодки с причудливой резьбой на загнутом носу и корме. И пальмы. Пальмы везде и всюду, огромные и маленькие, прямые, кривые – совсем не похожие на пальмы в пивных и ресторанах. Здесь они дома, и никто не обращает на них внимания, пока не начнется сбор фиников.

Все так красиво и нереально.

8 апреля

Басра. Все предыдущее, что я видела в мире интересного, больше не существует. Я брожу по улицам целый день и не могу поверить, что это правда.

Здесь все как до Рождества Христова. Я не могу оторвать глаз и нетактично впиваюсь в лица. Идут индусы в военной форме – в коротких штанах и дамских шляпах с полями и перьями. Арабы совсем другие, чем в Хормшахре: поверх платьев они надевают бурнусы – белые, серые, черные, а плечи и ворот золотые; на головах поверх длинного, необычайно повязанного платка-шали лежит черный жгут, два раза, как змея, обвивая голову; на ногах тисненные золотом сандалии; походка такая, что каждый из них мог бы поступить царем в любую страну.

Все шумит, движется, кварталы чайханэ заполнены – сегодня Пасха. Причудливые одежды и лица поражают воображение. Проносится машина с шофером – на голове платок со змеей. Другую останавливает араб в длинном платье, в золотом плаще; открыв дверцу, садится в машину. На велосипеде проезжает юноша в длинном дамском платье, в платке, с сигарой в зубах; он едет вдоль канала. Пальмы отражаются в воде; ступени домов спускаются в канал.

Индус в коротких штанах, с черными коленками, садится в баляму, араб везет его, с помощью шеста управляя лодкой. Каналы везде. И вблизи воняют, как и полагается.

Полицейский в ослепительно белом кителе с золотыми шнурами и черными обшлагами рукавов, в белом кивере с черным шишаком, в длинной юбке и черных ботинках улыбается ослепительно белыми зубами.

Вообще зубы здесь очень приняты. Негры, индусы, египтяне, персы – все кругом сверкают зубами.

Стою на мосту через канал два часа и боюсь открыть глаза шире – вдруг я проснусь, и все исчезнет.

9 апреля

Ужасно стало трудно передавать впечатления: не хватает прилагательных.

Была в раю между Тигром и Евфратом. Это там, где жили Адам и Ева. Очень неинтересное место: так же, как и везде, – река, пальмы, песок. Дерево, с которого Ева сорвала яблоко, представляет собой жалкое зрелище, торчит из земли еле-еле: женщины-арабки приходят и отрезают по кусочку (есть поверье, что оно помогает от бесплодия), так что от дерева почти ничего и не осталось.

А потом… потом мы были в настоящем раю. Дорога среди пальмовых бесконечных рощ. Видны глиняные жилища арабов (как в учебнике географии). Виноградники под пальмами. Мосты, река, балямы, нагруженные пальмовыми ветвями (пальма – кормилица: она дает и финики, и топливо, и строительный материал).

Снимались в лодках, лазали на пальмы, как обезьяны, ели финики и мчались дальше, как нечистая сила, – с безумной скоростью (научилась править джипом), бросали мелочь арабчатам – они устраивали безумную свалку. Чувствовали себя миллионерами, путешествующими для собственного удовольствия.

10 апреля

Уезжаем, уезжаем! Бесконечный путь на машинах холодной ночью, длинный-длинный бесконечный путь. Холодно. Все тело затекло. До одурения хочется спать. Но спать еще хуже – совсем замерзаешь.

Наконец-то всё позади: переехали на пароме реку. Аэродром. Уже утро. Солнце восходит. Холод. Садимся в самолет, летим. Холодно. Погода ужасная. Забираемся на невообразимую высоту, больше пяти тысяч метров. Все равно качает, и валимся в ямы. Холод такой, что чувствуем приближение смерти – летим все время над снежными вершинами. Какие они страшные сверху! Какой смертный холод излучают! В кабине самолета двадцать градусов мороза. Укрыться нечем. Ноги уже отмерзли – пора ампутировать. Хорошо, что я почти без чувств и ничего не понимаю.

Бесконечно долго летим и наконец, когда уже все равно, садимся на аэродром.

Снова Тегеран. Боже мой, какой неинтересный город! Ни пальм, ни арабов, ни каналов – просто Малаховка. Как это еще недавно могло мне нравиться?

13 апреля

Было три открытых концерта для населения города. Успех вообще, и мой в частности, – невообразимый. Один мрачный миллионер, наверное эмигрант, который за все время не вымолвил ни слова, подошел ко мне после моего выступления и равнодушным голосом мрачно произнес: