Разрозненные страницы

О Вертинском мы слышали чуть ли не со дня рождения. Сначала взрослые пели что-то непонятное. Какие-то кокаинеточки и лиловые негры ничего не говорили ни уму, ни сердцу. Но зато потом, гораздо, гораздо позднее! Потом каждое появление новой пластинки – как взрыв. Все бегали как ошалелые друг к другу, хвастались, пересказывали сюжеты песен, стихи прозой, мотив учили с голоса. Ведь патефоны были редкостью, а уж его пластинки!..

Ну, потом дальше – больше: пели, подражали, слушали, даже пародировали. Судили-рядили. А человек этот жил невесть где, в другом мире. Появлялись «коллекционеры», они собирали пластинки – добывали, прямо не знаю где. Одна тетенька хвасталась: у нее есть абсолютно весь Вертинский. Однажды Сергей Владимирович Образцов с ней даже поспорил – уж очень она воображала и задавалась. Он, вежливо улыбаясь, заявил ей:

– Утверждаю: одной пластинки у вас нет. И быть не может.

Она возмутилась и предложила пари:

– Если нет, так будет! Вы не знаете моих возможностей!

Спустя какое-то время в ответ на ее приставания сказать хотя бы, как называется эта пластинка, Образцов обещал ей узнать. Он истязал ее очень долго. Но вот однажды при всех спел ей новую, никем не слышанную песенку А. Вертинского «Каблучок». Сергей Владимирович пел в манере А. Вертинского, грассируя и очень музыкально:

Фонари над панелью качаются,
И стучит ваш французский каблук.
В нашей жизни так много встречается
На панели веселых подруг.

Было много их, гордых и ласковых,

Но одна лишь приснилася мне…
В ресторанах простых и затасканных
Вы шепнули о близкой весне.

И я вспомнил Кремлевские башенки,

Переулка кривой поворот,
Где не Мэри, а милую Машеньку
Целовал у Арбатских ворот,

Где извозчик, снежком припорошенный,

Залезает на свой облучок,
Где стучит на панели поношенный
И не мой, и не ваш каблучок…

Все были в восторге. А Образцов, держа пари с этой теткой, просто разыгрывал ее, потому что и слова, и музыку этой песенки он, как всегда талантливо, придумал и написал сам.

Многие годы время от времени возникали слухи, что А.Н. Вертинский собирается возвращаться в Союз. Никто не верил. А он действительно приехал, вернулся в Россию. Вот уж и я не думала, что он решится на это!

Помню, что мне было очень страшно впервые пойти на концерт Вертинского. По пластинкам я уже давно поняла, какой это мастер. Те, кто сумел достать билеты на первые его выступления, восхищались без устали, и лишь некоторые пожимали плечами. Я боялась, что его исполнение будет слишком изысканно и стильно «по-вертински», и разговоры о том, что он «поет руками», пугали меня.

И вот я на концерте Вертинского. Я побеждена. При всей рискованности его манеры мастерство и вкус делали выступление удивительным, покоряли вас, как вы ни сопротивлялись, и заставляли верить, что именно так и надо исполнять эти вещи. А движения рук, несмотря на всю нарочитость, на почти пародийную изысканность, казались необходимыми и усиливали впечатление. В Союзе Александру Николаевичу неизменно аккомпанировал замечательный пианист Михаил Брохес. И это был настоящий ансамбль.

И вот, продолжая разговор о тех, кого нельзя забыть, я ставлю имя Александра Николаевича Вертинского. И еще думаю: как трудно – пройти через все, все пережить, преодолеть и, не боясь быть смешным, остаться Вертинским!

А.Н. Вертинский всегда был окружен актерами. Всем хотелось говорить с ним, слушать его. Александр Николаевич охотно рассказывал. Мне не пришлось ни разу присутствовать при этом. Не почему-нибудь, а просто не случалось.

Когда московские актеры приезжали в Ленинград и встречались там, они набрасывались жадно друг на друга: в Москве все были заняты, всем было некогда. Но мне и в Ленинграде не пришлось встречаться с Вертинским: гастролировали в разное время…

Но вот как-то мы, москвичи, жили в гостинице «Европейская». С каждым годом было все труднее попасть туда: слишком много стало интуристов. Сейчас о «Европейской» нечего и мечтать – своих просто не пускают. А тогда пускали, но если ваш номер был нужен, вас переселяли или выгоняли. У меня был вполне плохой номер (то есть без ванной, на четвертом этаже). Я сама его выбрала: приехала на съемку всего на два дня. А Александр Николаевич в это время жил на втором этаже, в люксе.