Разрубить гордиев узел

Сестра пылала, словно огнедышащий дракон. Как и для Ольги, тема детей была для Эжени чрезвычайно сложной. В голове сидел «незакрытый» гештальт. Когда дед выгонял ее из дома, он пророчил, что никто на ней не женится, потому что с такими шалавами семьи не создают. Возможно, именно эти резкие слова деда послужили тем триггером, который заставил Евгению сменить имя, создать себе легенду сироты и прекратить общение с собственной семьей. Впоследствии Эжени все это долго прорабатывала с психотерапевтами, но фраза засела обидной занозой и со временем стала нарывом, который вот-вот грозил прорваться. И со всей присущей страстью и пылом Евгения делала все возможное, чтобы слова деда не стали пророческими. Словно стремилась доказать ему, давно ушедшему, что он был не прав. Заблуждался. Есть у нее и муж, и ребенок.

Проект «муж» был почти выполнен. А вот с ребенком ничего не получалось. Накануне вечером Евгения подслушала разговор Альберта с сыном и убедилась в правильности постановки диагноза врачей из клиники, которых уже успела обвинить в некомпетентности и желании выкачать из нее деньги. Ребенок ей не светил.

Альберт в последнее время пил беспробудно (это Алексею сообщил шофер генерала, давно ставший другом семьи). Каждый вечер после работы Альберт Ильич велел везти его в старомодную рюмочную, которая находилась возле дома, где будущий генерал в свое время бегал в коротких штанах. Там в обществе абсолютно маргинальных личностей он накачивался алкоголем до невменяемого состояния и после полуночи доставлялся шофером домой к любовнице. На звонки сына и Эжени он не реагировал, а при попытках достучаться до него выходил из себя и орал генеральским басом.

Алексей знал о произошедшем разрыве от матери, та же снабдила его адресом любовницы. Известие о том, что любовница – это родная сестра его собственной жены, шокировало Алексея. В очередной раз он был дезориентирован и толком не понимал, как реагировать. Ведь это он сам стал невольным разлучником.

Около года назад Эжени заглянула в гости к Юле, в то время как Альберт Ильич наведался к внукам. Именно Алексей настоял на совместном ужине, не подозревая, что громкий смех Эжени, преданный коровий взгляд на генерала и декольте чуть глубже допустимого приведут в будущем к такой трагедии.

Когда он поднял эту тему в разговоре с Юлией, та ожидаемо приняла сторону сестры, обидно заметив, что генерал должен был держать штаны застегнутыми, если уж так сильно любил жену и не хотел разрушать брак. Не найдя понимания, Алексей решил податься в логово врага и поговорить с отцом лично.

Квартира новой пассии разительно отличалась от дома его матери, где каждый сантиметр был наполнен любовью. Возможно, мамино жилище было старомодным и вряд ли бы украсило собою страницы глянцевых журналов со всеми рукотворными салфетками и вышивками, которыми мать украшала стены. С домоткаными покрывалами и пледами, сшитыми из кусочков старых рубашек. С фотографиями, порой черно-белыми, с которых многочисленные, давно ушедшие в мир иной родственники взирали с неодобрением на происходящее.

Но среди чужих портретов были запечатлены и моменты абсолютного счастья. Вот молодые красивые родители с маленьким Лешей на море. Вот он идет в первый класс – за огромным букетом гладиолусов маленького мальчика и не видно. А это выпускной – счастливая мама, Алексей, который давно стал выше ее на голову, и гордый папа, получивший первый высокий чин. Его свадьба. Маленькие Никитка и Дашка. Двадцать пять лет со дня свадьбы родителей.

В квартире Юлиной сестры, именовавшей себя странным именем, больше похожим на собачью кличку, все было оформлено в странном стиле. Стены цвета гнилого артишока и депрессивные оттенки серого. Лаковая мебель красного дерева – Алексей был искренне удивлен: ему казалось, что такие раритеты остались в далеком прошлом и никто в своем уме не захочет жить рядом с таким хламом, когда существует много достойной современной мебели. Но, как оказалось, Эжени изготовляла мебель на заказ.

На стенах вместо фотографий странные картины – графика, не дарящая эмоций, скорее дань моде. Квартира была забита раздражающими мелочами: вазами, статуэтками, полочками, шкафчиками. Здесь даже неожиданно имелась колонна. Вся эта визуальная суета не имела никакого отношения к его отцу. Здесь все было про казаться, а не быть. А Альберт Ильич вне службы всегда был про диван и разношенные тапки. Но в данный момент вусмерть пьяный генерал лежал в небольшой комнате, где ему выделили место у фановой трубы, чтобы он не портил интерьер старым спортивным костюмом и поношенными носками.

Войдя, Алексей поморщился от густого запаха:

– Пап? – осторожно позвал он.

– Сынок, – Альберт Ильич медленно повернулся, и Алексей ужаснулся тому, как выглядел отец. Всегда подтянутый бравый военный, разговаривающий исключительно в приказном тоне и глядящий на всех окружающих сверху вниз, внезапно превратился в жалкого старика в спортивном костюме и резиновых тапочках. Пенсионер-неудачник из санатория Трускавца.