Разруха

— Алло, Валюшка? Не беспокойся, он ни капли… — юлил я, с трудом сдерживая раздражение, мне хотелось придумать что-то успокаивающее и радостное, даже не столько для нее, сколько для себя. Я нажимал отбой, в зале было нечем дышать; от лютого сигаретного дыма, запаха сохнущей на теле мокрой одежды и миазмов человеческой алчности у меня нестерпимо болела голова; числа выстраивались на мониторе, как речь заикающегося идиота, мне хотелось заорать или от души шлепнуть по какому-нибудь пробегающему мимо девичьему заду. Я допивал свою пятую за день чашку кофе и перечитывал газетную статью об очередном скандале в парламенте.

— Вот увидишь, Марти, скоро мы разбогатеем. По-настоящему разбогатеем. Откроем свой антикварный магазин… Ты держись за меня, со мной не пропадешь, я уже все разнюхал, — в его устах это слово звучало ужасно смешно, но, бог весть почему, мне становилось грустно.

— И как же это случится? — спрашивал я исключительно для поддержания беседы.

— Бриллиант… — загадочно шептал мне в ответ Борислав, — тот самый белоэмигрант, чей отец был адъютантом Николая II… Я у него купил почти все и хорошо на нем заработал. Все оказалось подлинным, остался только камень, а он… — Борислав важно отрывал взгляд от экрана, выдыхал струйку сигаретного дыма и показывал величину камня, с фалангу его безымянного пальца, — камень огромный, просто красавец. Не идеальной чистоты, но весит не менее восьмидесяти карат. Черный бриллиант в оправе, старинная русская работа.

— Почему же ты не купил его сразу?

— Откуда столько «капусты»?.. Этот выжига требует за него сорок тысяч долларов.

— Это нереальные деньги, — со скукой отмахивался я.

— Совершенно реальные, хоть сумма и немаленькая. Мне нужна цифра тридцать два, чтобы получить «бинго».

Шары подскакивали в прозрачной сфере, девичий металлический голос равномерно называл цифры, словно на испорченной пластинке. «Бинго!» — выкрикивал кто-то в зале и ошалело улыбался.

— Пора уходить, — дергал я его за рукав, — ты ведь обещал, что это последняя игра.

— В десять часов — большая игра, на кону двести левов, мы их сделаем, Марти! Вот увидишь! — он сноровисто, с улыбкой младенца, которому сунули погремушку, пересчитывал лежащие перед ним деньги.

— А почему же вы с Валей не собрали эту сумму? — спрашивал я, чтоб хоть чем-то себя занять.

— Причем тут эта овца? У нее в голове опилки, — он снова теребил мочку уха, возвращаясь к экрану, — все, что заработаем, вбухивает в эту квартиру. Деньги свободы требуют, они должны работать, Марти, а эта квартира — она как сито, что ни нальешь, все вытечет. Она мне уже поперек горла, но ведь Валя тоже человек, приходится терпеть!

— Человек, — не слишком убежденно соглашался я. — Сидит там сейчас одна, волнуется…

— Она не обо мне волнуется, на меня ей плевать, она о себе, любимой… ты смотри, мне для выигрыша нужны всего лишь «восемнадцать» и «сорок девять».

Как-то летним утром, когда мы направились «на виллу Живко в Банкя», прежде, чем осесть в задымленном бинго-клубе, Борислав, как-то смущенно улыбнувшись, торжественно попросил меня отвезти его сначала в квартал «Княжево». Мы свернули на какую-то заброшенную улочку, карабкавшуюся вверх по склону, асфальт сменился булыжником, дважды Лада буксовала, мы еле добрались до места, в котором дорога упиралась в ветхий, построенный, наверное, в пятидесятые годы дом с осыпавшейся штукатуркой и заросшим сорняками фонтаном. Дом казался перенаселенным — на всех окнах сушилось застиранное бельишко, которое уже и не отстирать. Национальный флаг бедности, зажавшей нас в тиски.

— Сейчас я покажу тебе нечто потрясающее, — слово «потрясающее» прозвучало в его устах забавно, но неизвестно почему мне снова стало грустно.

— Я пойду с тобой, — заявил я.

— Не выйдет, Марти, — решительно остановил он меня. — Клянусь памятью матери, что не возьму в рот ни капли.

Он уже не раз произносил при мне эту клятву, и я давно понял, что память о матери для него пустые слова, заклинание, не имеющее ни малейшего значения. И не очень-то понимая почему, решил отпустить его одного — может, потому что сам маялся тяжелым похмельем. По склону за домом карабкался вверх хвойный лес, воздух благоухал сосной и грибами. Я ждал его более получаса и уже начал тревожиться, во рту пересохло. Наконец из подъезда вышел Борислав, многозначительно и надменно улыбаясь, а с ним — хилый дедок в засаленных джинсах. Все его лицо было в морщинах, но они придавали ему не кротость, свойственную старости, а странный зловещий вид. Зубы у деда выпали, рот напоминал обнаженный до ран провал, я никогда не встречал человека с такими неистово горящими глазами. Он выглядел, как человек, сжигаемый лихорадкой.

— Григорий, это тот самый эксперт, о котором я упоминал. — Борислав вытащил из кармана лупу и указал ею на меня. Затем представил своего спутника: — Григорий, мой старый знакомый…