Разрушение храма

Конечно, нечего было даже и думать о том, чтобы перенести в Москву хотя бы часть накопленного в Великих Луках опыта. Разница в отношении к отрицательным героям фельетонов и критических материалов между областной и столичной редакциями оказалась огромной. И уже один из первых фельетонов, который Курганов написал для московской газеты, названный им в полном соответствии с прослушанным в университете курсом теории и практики советской печати «Не в свои сани не садись» (имелся в виду заимствованный у классики прием сатирического обобщения) вызвал самые серьезные нарекания у начальника того отдела, к которому до своего отъезда за границу был прикреплен Курганов.

Больше всего заведующему отделом не понравилось то, что Курганов избрал в герои своего фельетона бывшего работника райкома партии.

— Вы что же, не знали, что этот ваш Егор Мехлюков был инструктором райкома? — спрашивал начальник отдела.

— Конечно, знал, — отвечал Курганов, сидя верхом на стуле в своем синем тренировочном свитере с буквами «СССР» (пиджак букле, доставшийся с последнего физкультурного парада, был небрежно брошен в глубокое кожаное кресло, стоявшее перед столом начальника отдела).

— И почему не сделали для себя никаких выводов?

— А какие я должен был делать выводы? — искренне удивился Курганов.

— Ну, хотя бы не писать этого фельетона…

— Не писать? Почему?

— А потому, что Егор Иванович Мехлюков хотя и бывший, но все-таки партийный работник. А осмеивать в фельетонах партийных работников — это значит заниматься избиением партийных кадров.

Курганов с интересом прислушивался к новой, совершенно незнакомой ему до этого формулировке.

— А вы знаете, — медленно начал Курганов, — что этого так называемого бывшего партийного работника несколько дней возили по району, пытаясь насильно «рекомендовать» в председатели, но колхозники каждый раз со свистом прокатывали его?

— Именно поэтому и не следует смеяться над подобного рода фактами. Именно поэтому о подобного рода событиях надо писать не фельетоны, а докладные записки в соответствующие обкомы партии.

— Но я ведь журналист, а не инструктор обкома! — вспылил Курганов. — Это пускай инструктор докладные записки пишет! А мое оружие — газетная полоса, фельетон, сатирический образ!

— Сатирический образ, товарищ Курганов, применяется не во всех случаях жизни, — назидательно поднял вверх указательный палец начальник отдела. — Далеко не во всех. Надо знать, где следует применять сатирический образ, а где и не следует… Вы, товарищ Курганов, журналист еще молодой, в центральную печать попали недавно. Советую вам не горячиться, а прислушиваться к замечаниям старших товарищей.

Собственно говоря, именно с этого самого дня и начались в редакции разговоры о том, что к молодым, только что принятым на работу кадрам журналистов надо относиться бережно, чутко, внимательно, по возможности удерживать их от неуместных сатирических образов, что было бы непростительной ошибкой по отношению к будущим судьбам вообще всех молодых журналистов посылать на заграничную работу еще неопытных, не искушенных сложностями жизни людей. Пусть набираются ума-разума внутри страны, пусть сначала проявят себя на внутренних, на советских темах, так как работа за рубежом, в силу недостаточно зрелых представлений нашей послевоенной молодежи о капиталистической действительности, может оказаться для них, для молодых журналистов, просто непосильной и опасной («сгорит» один раз по неосведомленности, сломает себе шею по малолетству на пустяке, и больше уж на такую работу не пошлют), и что вообще во всем, что связано с заграницей, надо ориентироваться на людей старшего поколения, более опытных и искушенных, как это и было раньше (и это было бы справедливо и оправданно), а новые веяния в редколлегии, которыми, кстати сказать, члены редколлегии уже успели «заразить» и главного редактора (посылать, мол, за рубеж только молодых — пусть набираются опыта в непосредственном общении с капитализмом), — эти веяния скоро пройдут, улягутся, как проходит всегда вообще всякая мода (сколько таких новых «веяний» приходилось встречать и провожать на своем веку).

Все эти разговоры и мнения, плюс собственные размышления о непохожести работы в газете в Великих Луках на работу в газете в Москве, плюс болезненная беременность жены — все это, вместе взятое, все больше и больше укрепляло Курганова в мыслях о том (скорее в настроениях, чем в мыслях), что вопреки прекрасному впечатлению, которое он произвел на членов редколлегии, ему, Курганову, ехать на работу в Африку не придется. Пока не придется.

Одним словом, события развивались так, что необходимо было что-то предпринимать. Нельзя было и дальше во всем полагаться на судьбу (родит, мол, жена, а там посмотрим). Судьба и так была слишком щедра к Курганову в тот 1953 год, «подарив» ему для производственной практики прекрасный город Великие Луки (в другом городе, среди других людей ничего бы могло и не произойти).