Разрушенная невеста

   Князь Василий Лукич Долгоруков поселился во дворце и, не спуская глаз с государыни, зорко стерег, чтобы кто-нибудь, тайно пробравшись к императрице, не сообщил ей, что общее желание всего народа видеть Анну монархиней самодержавной; хитрый князь положительно никого не допускал к государыне, даже ее родные сестры виделись с нею в его присутствии. Это оскорбляло Анну и противников верховного тайного совета.

   -- Смотрите, государыня нигде не показывается, -- говорили они, -- и народ ее не видит, не встречает радостными криками, никого к ней не допускают.

   Эта партия не дремала, а делала свое дело -- она списывалась с государыней, причем письма и челобитные клали за рубашечку младенца, сына Бирона, не замедлившего приехать в Россию. Возмущение против верховников росло все более и более.

   Честолюбцы-верховники отчаялись выиграть дело и уже предложили от себя самодержавие Анне, но она гордо ответила:

   -- Для меня слишком мало получить самодержавие от восьми персон.

   25 февраля к императрице отправились 800 дворян, имея во главе Трубецкого, Барятинского и Черкасского, и просили аудиенции с намерением подать государыне челобитную о бытии ей монархиней самодержавной.

   Анна приняла их во дворце; она стояла на троне под балдахином в Андреевском зале.

   Когда кончилось чтение челобитной, князь Василий Долгоруков проговорил, обращаясь к императрице:

   -- Надлежит обдумать, ваше величество, вместе с членами верховного тайного совета, какой ответ дать на сие прошение.

   Однако находившаяся подле Анны ее сестра, герцогиня голштинская Екатерина, подавая перо и чернильницу, быстро проговорила:

   -- Что тут думать, государыня? Извольте подписать.

   Анна подписала.

   Верховники стояли, как окаменелые, от неожиданности, а дворянство и гвардейские офицеры, не довольствуясь тем, стали кричать и угрожать верховникам.

   -- Не хотим, чтобы государыне предписывали законы! -- кричали одни.

   -- Она должна быть самодержавной, не хотим власти верховников! -- кричали другие.

   -- Пусть царствует самодержавно!

   -- Остановитесь! Вы забываете, что я -- ваша императрица!.. Смеете кричать в моем присутствии! -- сердито проговорила Анна, и ее глаза заблестели благородным гневом.

   -- Ваше величество! Мы, верные подданные, верой и правдой служили прежним великим государям и рады сложить свои головы на службе вашего величества; мы не можем терпеть, чтобы вас притесняли. Прикажите, государыня, и мы принесем к вашим ногам головы ваших злодеев, -- говорили они.

   Тут Анна, обращаясь к капитану гвардии, проговорила:

   -- Я и тут, во дворце, не безопасна, повинуйтесь генералу Салтыкову... только ему одному. -- И проворно вышла из зала.

   В четвертом часу дня все высшее дворянство пришло во дворец с просьбою, чтобы государыня приняла самодержавие; представили челобитную за подписью ста пятидесяти лиц известных дворянских фамилий. Императрица вышла к челобитчикам, приняла просьбу, и когда она была прочтена, то удивилась, как будто ничего не знала.

   -- Как, разве те пункты, которые мне поднесли в Митаве, были составлены не по желанию всего народа? -- спросила она, обегая быстрым взглядом присутствующих.

   -- Нет, государыня, желание народа -- быть вам самодержицей всероссийской! -- ответили ей.

   -- Так ты, князь, меня обманул? -- сердито проговорила государыня, обращаясь к Василию Лукичу Долгорукову, и продолжала: -- Принесите сюда эти пункты, сочиненные верховниками.

   Когда эти пункты были принесены, государыня изорвала их в клочки и объявила себя самодержицей.

   Так рушились планы верховников, которые в своем ненасытном честолюбии ограничивали власть государыни над Россией, и звезда их мимолетной славы стала угасать.

   28 апреля 1730 года было торжественно совершено коронование императрицы Анны Иоанновны, причем по этому поводу были назначены народные празднества.

   Народ ликовал. Теперь он уже не боялся ни сыщиков, ни верховников: самодержавная власть монархини ограждала народ.

IV

   Несчастного Левушку Храпунова, нравственно и физически измученного, закованного в тяжелые цепи, привезли в Москву и бросили в тюрьму, походившую на могилу. Она представляла собою квадратную, в два с половиной аршина каморку с едва заметным оконцем у самого потолка; в тюрьме ничего не было, кроме пучка прелой соломы, заменявшей собою постель заключенному; каменные стены были сыры и промозглы, пол и потолок кирпичные; в каморке постоянно царили мрак и смрадный, удушливый воздух.

   От горя, от безвыходности своего положения, а также и от бессонных ночей молодой адъютант был близок к помешательству и не дотрагивался до куска черствого хлеба и до грязной воды, которую давали ему в черепке, как собаке. От различных гадов и насекомых бедный Храпунов не мог сомкнуть глаз, а вместе с тем коченел от пронизывающего холода. В страшном отчаянии он не раз хотел разбить голову о камни или повеситься. Но мысль о любимой им Марусе останавливала его от этого.