Разрушенное святилище

Приятный запах жареного мяса, стук ножей и дымок, вьющийся над деревянным приземистым строением, ясно давали понять, что здесь путники могут получить еду и питье, лишь бы в кармане звенели монеты. Не раздумывая, странник направился к дверям.

Предусмотрительный хозяин побеспокоился, чтобы в его заведение мог войти человек любой комплекции. Потому незнакомцу не пришлось наклонять голову или протискиваться в узкий проем.

А был он высокого роста, с широкими плечами, узкими бедрами и сильными ногами. На крупных мускулистых руках виднелись шрамы, густые черные волосы стягивал ремешок. Лицо выдавало уроженца северных земель.

Поверх полотняной рубахи он набросил тонкую безрукавку. Прочные кожаные штаны и удобные сапоги говорили, что их владелец предпочитает в одежде не роскошь и излишества, а удобство и простоту. Единственной по-настоящему дорогой вещью был меч, прикрепленный к поясу.

Странником был Конан, варвар из далекой Киммерии, расположенной на севере Хайбории. Около трех месяцев он сопровождал караваны — впрочем, дорога оказалась настолько безопасной, что стражникам практически нечего было делать. Кому-то нравилась такая служба, но киммериец быстро заскучал.

Пока он и сам еще не решил, куда направиться. Дорога без цели утомила, потому он обрадовался, увидев постоялый двор, где можно утолить голод и поразмыслить.

Конан потребовал кусок жареного мяса, кувшин доброго вина и целый каравай хлеба. Подумав еще немного, велел принести фруктов.

В проеме двери возникла чья-то фигура. Это была растрепанная седая старуха. Волосы на непокрытой голове торчали неопрятными лохмами. Маленький дешевый гребешок, вырезанный из кости, раскачивался над правым ухом. Вместо платья был надет мешок из-под угля, с прорезями для головы и рук. Женщина опиралась на крепкую палку, вытесанную из ветки луба.

Старуха стояла на пороге, прищурив подслеповатые, покрасневшие от напряжения глаза. В зале было темновато.

— Ну, старая, долго будешь так стоять на пороге, мешая добрым людям войти? — проревел трактирщик, который никогда не привечал у себя побирушек. — Ладно уж, коли вошла, возьми почти свежую лепешку и уходи поскорее.

Трактирщик наклонился к большому деревянному корыту, доверху наполненному отбросами, достал оттуда намокшую краюху хлеба и притянул незваной гостье.

— Сам ешь свои помои, — неожиданно резким высоким голосом завопила старуха. — Нет такого закона в славном королевстве Офир, чтобы старая женщина не могла войти в трактир и поесть по-человечески. Чтоб тебя дети в старости кормили вместе со свиньями.

Ее глаза привыкли к сумраку, она принялась вертеть головой и увидела Конана, который с неудовольствием слушал начавшуюся перебранку. Нет ничего хуже, если во время еды кто-то начинает кричать и ссориться.

— Ладно, отойди, тупица. Сам ешь это гнилье, от которого откажется даже умирающая от голода свинья. Не видишь, — она хихикнула, прикрыв грязной ладонью беззубый рот, — мой кавалер ждет меня не дождется. Даже не стал есть без дамы своего сердца.

От удивления хозяин заведения открыл рот и уронил в лохань с помоями кусок хлеба, который выловил для попрошайки. Крупные жирные капли помоев щедро усеяли и без того давно не мытые штаны.

— Это ты, что ли, дама? — прохрипел он.

— Ну не ты же, — отрезала старуха и направилась в зал.

Посетители, услышав отповедь женщины, закатились от смеха, живо представив себе дородного волосатого хозяина в роли чьей-то дамы сердца.

Толстяк досадливо замахнулся па сидящих грязным полотенцем, которым вытирал миски, чашки, стойку, а норой и пропыленные сандалии.

Старушка бодрым шагом направилась к столу, за которым сидел киммериец.

— Хоть ты и грозный на вид, — сказала она, усаживаясь па табурет, — а сердце у тебя доброе. Я слышала о Конане, варваре из Киммерии. Ты многим помог, так что не будет большого труда, если ты купишь мне миску горячего супа и краюшку сухого хлеба. Да закажи-ка еще мяса. Только помягче. Еще не забудь о сладостях. В кои-то веки наемся до отвала.

— Неужели во всем городе некому о тебе позаботиться, что ты ходишь как побирушка? — задал вопрос Конан, после того, как они поели.

— Я такая старая, что уже и сама почти забыла, кто я. Память совсем плохая стала. Муж умер, сыновья разбрелись по всему свету. Живу в лачуге, пока, слава Пламенноликому, хожу своими ногами.

В трактире стало еще темнее. Конан поднял голову, ему показалось, что кто-то затеняет свет в окне.

— Память у меня слабая, — усмехнулась старуха, — но разум я не потеряла. Не оглядывайся, прямо к окну прилипли рожи двух королевских стражников. Они кого-то высматривают. Уж не тебя ли?

Конан не нарушал законов Офира, потому был уверен, что стражникам нужен кто-то другой.

Двери распахнулись от небрежного удара ногой. В проеме, закрывая свет, выросли две мощные фигуры.

Стражники внимательно оглядели зал, но не нашли того, кого искали.

— Эй, хозяин, — крикнул один из них. — Принеси солдатам Офира, что защищают твое толстое брюхо и грязную таверну от грабителей да разбойников, что-нибудь покрепче промочить горло. И поживей.