Разрушенные (ЛП)

Ему нужно было утешение. Ему нужно было отпустить свое горе. Ему нужно было найти исцеление не только из-за смерти Клары, но и из-за своего прошлого. Но у меня не было сил, чтобы утешить его. У меня ничего не осталось, чтобы отдать.

Фокс посмотрел на Клару последний раз, и каждая унция человечности, каждый всплеск цвета, что Клара вызывала в нем, превратились в серый и черный.

— Это чертовски несправедливо. Это не должно было случиться. Не так скоро. Не так!

Его ярость обрушивалась на меня тяжелым вихрем, и я ничего не могла сделать. Мне нужно было оставаться в небольшом коконе безмятежности, где я могла попрощаться со своей прекрасной дочерью. Сгорбившись над телом Клары, я закрылась от его слов. Я открыла ворота для своего горя и позволила себе быть поглощенной слезами.

— Я не хочу, чтобы ты грустила, мамочка. Потому я никогда-никогда не покину тебя.

Воспоминание принесло цунами слез, и я потеряла всякий смысл в жизни, пытаясь преследовать свою дочь в подземном мире. В моих ушах звенело от воя Фокса, и каждая хорошая и небезнадежная частичка в нем умерла.

Больше нечего было сказать. Я не могла ничего изменить.

Оказалось, что я не могла спасти ни одного из них.

— Я не могу сделать это. Я не могу, — закричал Фокс с яростью. Он ушел в вихре мрака и греха, оставив меня собирать обломки моей полностью разбитой жизни.

Роан

Я думал, что мое самое мрачное время было тогда, когда я убил своего брата. У них заняло несколько месяцев, чтобы сломить меня. Час за часом я выдерживал пытки, чтобы продлить жизнь моего брата.

Но в конце концов я сделал то, что они сказали — не для того, чтобы доказать свою хладнокровность и послушание, а потому что смерть была лучшим выходом для него. Отмороженный, страдающий пневмонией, он превратился из живого умного мальчика в мешок грохочущих костей.

Я избавил его от страданий, надеясь, что кто-нибудь сделает то же самое для меня.

Но я бы пережил этот день снова и снова, чтобы избежать смерти Клары.

Она украла мое желание жить.

Она украла мою человечность.

Я больше не хотел бороться.

Я хотел превратиться в призрака и забыть.

Обо всем.

Я нуждался в том, чтобы причинить кому-нибудь боль.

Я нуждался в том, чтобы причинили боль мне.

Я нуждался в сладком спасении агонии.

Я нуждался в гребаной смерти.

В чем угодно. Я принял бы все что угодно, чтобы избавиться от повторяющегося ужаса в моей голове.

Она умерла.

Все кончено.

Она, черт побери, не исцелила меня. Она разрушила меня. Она взяла каждую хорошую часть, оставшуюся внутри, и забрала ее, когда испустила последний вздох.

Я не мог смотреть, как Зел разваливается на части, обнимая свою дочь. Я бы не смог выдержать невыносимую агонию, которую испытал бы, если бы попытался ее утешить.

Бл*дь, этот условный рефлекс!

Каждая часть меня гудела от неразберихи. Я хотел драться. Но также я хотел обнимать Хейзел и вытирать ее слезы. Я хотел убивать. Но также я хотел сгрести тело Клары в охапку и разделить свою жизнь с ней. Я хотел чуда. Я хотел, черт побери, быть свободным, чтобы я мог быть здесь ради женщины, которую любил.

«Но ты машина. Любовь и прикосновения не разрешаются». Они никогда, черт побери, не будут разрешены.

Так же сильно, как я хотел упасть на колени и обернуть руки вокруг двух самых важных людей в моей жизни, я не мог. Одно прикосновение, и я убью. Мой разум не был достаточно сильным, чтобы преодолеть мое внушение. И это разрывало меня на кусочки, забирало всю мою надежду, и я стремительно падал во тьму.

Убей. Разорви. Заставь истекать кровью. Уничтожь.

Гнев сжал мои мышцы, пока я не задрожал от потребности убивать. Я был рядом со смертью — это напоминало о моем прошлом и моей истинной личности.

Я схватился за голову. Я отказывался регрессировать. Я отказывался снова превращаться в Призрака.

— Моя овечка! — голос Клары возник у меня в голове, заставляя меня выть от моего большого горя. Она ушла. Она оставила меня. Она забрала весь мой прогресс, все мое счастье с собой.

Я был никем без нее. Никем.

Я пропустил стадию печали и погрузился прямо в ярость. Моя жизнь была гребаной шуткой. Наполненной несправедливостью и каждой лживой деталью. Снова и снова судьба играла со мной — предоставляя мне проблеск надежды, перед тем как разрушить все и оставить меня в отчаянии.

Я не мог перестать думать о Кларе. О ее потере сознания. Ее хрипах. Сладком невинном вкусе, когда я заставлял кислород вернуться в ее увядающие легкие.

Она разрушила мое сердце, смотря на меня с ужасом в глазах, умоляя помочь ей.

— Пожалуйста, Роан. — Голубые глаза Василия встретились с моими, наполненные слезами и страхом. — Мне так холодно, брат.

Воспоминание разрушилось, когда в моих ушах эхом отдавался звук того, как Клара кашляет и задыхается.