Разрушенный

Пока на стол ставят разные блюда, я украдкой смотрю через стол на Моник. Она не сказала ни слова. Идеальная жена, которую видят и не слышат. Как Себастьян Кертис и любит, чтобы его жены вели. Моя мать никогда не подходила под это клише. Она всегда была дикой и свободной, бабочкой, которую он любил держать в банке. В детстве я никогда толком не понимала их отношений. Если он любил ее, то почему хотел ее изменить? Я выгляжу точно так же, как моя мать, и у меня есть многие ее черты. С тринадцати лет он пытался меня приручить, потому что не смог провернуть этого с ней. Отец никогда по своей воле не стал бы разводиться с ней, потому что выглядело бы плохо. Так что, вместо этого у него был роман со своей жалкой секретаршей. Серьезно, женщина не смогла бы сказать и слова. Конечно, когда моя мать узнала об этом, она ушла от него, и это его до чертиков потрясло. Я помню, как он сказал ей, что она без него — ничто. По правде говоря, без нее он был никем. Когда отец был с ней, в нем была толика доброты. Он был бессердечным бизнесменом, но в глубине души любил свою сумасшедшую и красивую жену, он любил меня. Просто недостаточно. Отец собственноручно вызвал собственное разрушение. Небольшая часть меня жалеет его.

Я его единственный ребенок и вечное разочарование. Не знаю, почему меня это волнует, но просто ничего не могу с собой поделать, сколько бы раз я ни говорила себе, что не должна волноваться на этот счет.

Как и ожидалось, ужин был чертовски неловким. Я усаживаюсь на сиденье ярко-оранжевого «Ламборджини» Хьюго и кладу голову назад на гладкую кожу.

Хьюго садится рядом со мной и какое-то время ничего не говорит.

— Твой папа гребаный член.

Я смеюсь.

— Ага.

— Хочешь напиться?

— Ага.

По дороге домой Хьюго останавливается в дешёвом магазине с выпивкой, и я смеюсь. Черт знает, какое дерьмо он покупает.

Как только вхожу в квартиру Хьюго, ко мне подбегает Газ, ну, что ж, скорее переваливается. Я приседаю и глажу уродливого засранца. Он прижимается ко мне, желая прикоснуться ко мне как можно больше, в то время как его задница вертится из стороны в сторону.

— Эта собака растекается как дерьмо перед тобой, — бормочет Хьюго.

— Мне очень нравится его хрюканье и храп.

Он фыркает.

— Ну хоть кому-то он нравится. — Хьюго полон дерьма. Он любит эту собаку. Я почти уверена, что, если бы кто-нибудь еще насрал на его коврик, его бы не было в живых.

Я встаю и иду в гостиную. Газ следует за мной, фыркая, как поросенок. Бедный парень еле дышит.

— Вот. — Хьюго появляется из дверного проема кухни и протягивает мне стакан… чего-то. По запаху я понимаю, что в нем водка. Делаю большой глоток и вздрагиваю от того, как она обжигает. Ладно, больше похоже на три части водки на одну часть соды.

— О боже, это мерзко.

— Десять фунтов за бутылку. Конечно, это мерзко. Ты не пьешь его ради вкуса. — говорит он, посмеиваясь про себя.

Парень нажимает кнопку на пульте дистанционного управления, и из динамиков доносится рок-музыка.

Три тройных стакана водки, и я в ярости.

— Имею в виду, действительно, я должна была этого ожидать. — Отец такой придурок.

Хьюго кивает головой.

— Да, последние 10 раз ты именно это и говорила, — замечает он с кривой улыбкой на губах.

— Боже, ты, должно быть, меня ненавидишь, — я стону.

Бедный Хьюго, все время слушает мое дерьмо. Мне просто больно. Папа всегда меня обижает.

— Я жалкая.

Хьюго улыбается.

— Нет. Ты пьяна.

Я киваю, и кажется, что комната крутится.

— Я пьяна. — Согласна. Пауза. — Я не знала, что ты отрекся от своих родителей.

Он пожимает плечами.

— Да нечего знать.

— Хьюго! — я толкаю его в плечо, и он вздыхает, откидывая голову назад на диван.

— Мои родители думают, что, поскольку они родили и вырастили меня, они владеют мной и могут контролировать мою жизнь. Ты должна знать, что меня нельзя контролировать, — он одаривает меня этой красивой улыбкой, и мое сердце ударяется о ребра. — Видимо, я разочарование, но смею заметить, очень богатое разочарование.

— Ты и я, оба, только я не богата. Это не совсем так, — фыркаю от смеха.

— Не дуйся, Сладкая. Единственное, что разочаровывает — это твои сиськи, — Хьюго ухмыляется, уворачиваясь от моего кулака.

— Засранец, — ворчу, допивая остаток пойла из своего стакана.

На его губах появляется лукавая улыбка, и он прищуривается, глядя на меня.

— Скажи, ты когда-нибудь принимала наркотики?

Я морщу нос.

— Однажды на Ибице Лилли купила эти таблетки у одного парня. Я упала в обморок.

Он смеется, склонив голову набок.

— Похоже на Лилли. — Голова запрокинута, ноги вытянуты на журнальный столик.

Мои ноги у него на коленях, и его пальцы обхватывают одну лодыжку, как Хьюго, кажется, любит. Его прикосновения теплые и слишком знакомые.

— Что ж, на прошлых выходных один из вышибал конфисковал травку у торговца возле клуба. — Он поворачивается ко мне лицом, с озорной ухмылкой на губах.

— Хочешь накуриться? — я хихикаю. — Тебе что, шестнадцать?

— Не говори, пока не попробуешь.

Я пожимаю плечами, почему бы и нет? Подожди, нет, я не употребляю наркотики. А может, у меня просто не было шанса.

— Конечно. Ладно. — О Боже.