Разрушитель кораблей

– Твои так и не появились? – на всякий случай спросил он, уже зная ответ.

Нита нервно оглянулась и пожала плечами:

– Пока нет. Думаю, уже скоро.

– Хорошо бы.

Нита мрачно посмотрела на Гвоздаря. Когда она отвернулась, он увидел цепочку, тянущуюся от ее лодыжки к большому кипарису. Нита проследила за его взглядом.

– Не хотят рисковать.

Гвоздарь кивнул. Через минуту появилась Пима в сопровождении третьего взрослого, Синеглазой. Руки и ноги женщины были покрыты шрамами, лицо она украсила кусочками стали, а на шее висело стальное ожерелье. На боку виднелся длинный неровный шрам – знак того, что она принесла добровольную жертву Сборщикам и культу Жизни. Она подтолкнула Пиму вперед.

Моби поднял взгляд.

– Эй, полегче с девкой. Она мой ужин принесла.

Синеглазая не обратила на него внимания, глядя на Гвоздаря.

– Он что, жив?

– А ты не видишь? – спросил Моби. – Конечно жив. Если не стал зомби, ходячим мертвецом. У-у-у… – Он рассмеялся над собственной шуткой.

Пима раздала взрослым металлические миски с рисом, красными бобами и острыми колбасками. Гвоздарь зачарованно смотрел на еду. Очень хорошую еду. Он не помнил, когда последний раз видел столько мяса. Когда Пима подала еду Тулу и Моби, у Гвоздаря потекли слюни. Моби начал есть под пристальным взглядом Синеглазой.

– Ты сказал Лопесу, что его сын жив? – спросила она.

Моби затряс головой, рукой запихивая в рот бобы и рис.

– И за что он тебе платит?

– Эй, он только что очнулся, – запротестовал Моби. – Две минуты в мире живых. – Он ткнул Тула локтем. – скажи ей: крысеныш только что пришел в себя.

Тул пожал плечами, зачерпнув горсть риса с мясными кусками.

– На этот раз Моби не врет, – рыкнул он. – Крысеныш и правда только что очнулся. – В улыбке сверкнули собачьи клыки. – Прямо к ужину. – И сунул пригоршню в рот.

Синеглазая скривилась, забрала миску у Моби и отдала Гвоздарю.

– Тогда иди отрабатывай свою кормежку. Первым ест сын босса. А ты скажи, что пацан очухался.

Моби поморщился, но не стал спорить, поднялся и ушел. Пима присела рядом с Гвоздарем и тихо спросила:

– Ты как?

Гвоздарь заставил себя улыбнуться, хотя уже чувствовал, как устал.

– Пока не сдох.

– Значит, день удался.

– Ага.

Он набросился на еду. Пима мотнула головой в сторону Ниты.

– Надо поговорить. За Счастливицей так и не приехали. – Она перешла на шепот. – Твой отец начинает нервничать.

– В смысле? – спросил Гвоздарь, глянув на охранников.

– Кажется, хочет отдать ее Синеглазой, в культ Жизни. Все говорит, сколько меди получит за эти красивые глаза.

– Нита знает?

– Она же не дура. Даже такая мажорка все понимает.

Синеглазая прервала их разговор, присев рядом:

– О чем болтаем?

– Она просто спросила, как я себя чувствую, – ответил Гвоздарь.

– Ладно, – холодно улыбнулась Синеглазая. – Тогда заткнись и ешь.

Сидящий на пне Тул оскалился:

– Хороший совет.

Пима кивнула и отошла.

И это сказало очень многое. Она боялась. Гвоздарь увидел, что ее сломанные пальцы прибинтованы к деревянным палочкам. И он не знал, из-за переломов ли боится Пима, или за три дня случилось что-то еще.

Нита управилась со своей порцией и сказала:

– А у меня уже хорошо получается есть руками.

– А чем еще едят? – не понял Гвоздарь.

– Ножом, вилкой, ложкой, – чуть улыбнулась Нита. – Не важно.

– Чего? Ты над нами издеваешься?

Лицо Ниты вдруг стало встревоженным, почти испуганным, и он обрадовался. И притворно нахмурился.

– Нечего смотреть на нас сверху вниз, если мы не знаем ваших мажорских штучек. Вот отрежем пальцы, что ты будешь делать со своими вилками? Ясно тебе?

– Извини.

– Ага, сначала наговоришь, а потом извиняешься.

– Заткнись, Гвоздарь, она извинилась, – велела Пима.

Тул глянул на Ниту желтыми немигающими глазами.

– Не так хорошо извинилась, как должна. Правда, парень? Поучить твою мажорку хорошим манерам? – Он наклонился вперед.

Теперь Нита испугалась по-настоящему. Гвоздарь покачал головой:

– Не надо. Забудь. Она уже все поняла.

– Рано или поздно все понимают, – кивнул Тул.

Гвоздарь содрогнулся от слов, произнесенных ровным, безразличным тоном. Он впервые оказался так близко к этому существу. Но о Туле ходило очень много слухов. О том, откуда взялась паутина шрамов на лице и груди. О том, что он бродил по болотам, охотясь на аллигаторов и питонов. Говорили, что получеловек ничего не боится. Что его создали неспособным чувствовать страх и боль. Тул был единственным, о ком его отец говорил с осторожным уважением, а не пренебрежительно и высокомерно. Получеловек был страшен. Видя, как он смотрит на девочку, Гвоздарь понял, чем именно страшен.

– Не надо, – повторил он. – Уже все в порядке.