Разрушитель кораблей

Пима раздала взрослым металлические миски с рисом, красными бобами и острой мясной поджаркой. Гвоздарь ошеломленно глядел на еду. Очень дорогая еда. Он и вспомнить не мог, когда последний раз вот так просто видел столько мяса. Еду принесли Тулу и Моби, и у Гвоздаря потекли слюни. Моби сразу принялся есть. Голубоглазая глядела на него.

– Сказал Лопесу, что его парень жив? – спросила она.

Моби мотнул головой, не прекращая пихать рукой в рот бобы и рис.

– За что он тебе платит, урод? – спросила Голубоглазая.

– Он только что очнулся, – запротестовал Моби. – Если точнее, пару минут как в мир живых вернулся.

Ткнул локтем Тула.

– Скажи же. Этот крысеныш только что очнулся.

Тул пожал плечами, зачерпнув горсть риса и мяса.

– На этот раз Моби не врет, – рыкнул он. – Как он и сказал, крысеныш только что очнулся.

Улыбнулся, обнажив острые клыки.

– Как раз к ужину.

И сунул огромную горсть еды себе в рот.

Голубоглазая скривилась. Забрала миску у Моби и отдала Гвоздарю.

– Тогда отрабатывай свой хлеб. Первым поест сын босса. А ты иди, скажи, что парень очнулся.

Моби скорчил мину, но не стал спорить. Просто встал и ушел. Пима присела рядом с Гвоздарем.

– Как ты?

Гвоздарь постарался улыбнуться, хотя уже почувствовал усталость.

– Пока не сдох.

– Значит, день удался.

– Ага.

Он принялся за еду.

Пима мотнула головой в сторону Ниты.

– Надо поговорить. За Везучей Девочкой еще не явились, – сказала она, переходя на шепот. – Твой отец теряет терпение.

– В смысле, теряет терпение? – спросил Гвоздарь, глянув на охранников.

– Он на нее глаз положил. Может, хочет отдать ее Голубоглазой, в Культ Жизни. Все говорит, сколько меди получит за эти чудесные глаза.

– Она знает о его планах?

– Она не дура. Даже такая богачка может понять, что к чему.

Голубоглазая прервала их разговор, присев рядом.

– Хорошо болтаем?

– Она просто спросила, как я себя чувствую, – ответил Гвоздарь.

– Ладно, – холодно улыбнувшись, сказала Голубоглазая. – А теперь заткнись и ешь.

Сидящий на пне Тул улыбнулся, обнажив клыки.

– Хороший совет, – рыкнул он.

Пима кивнула и молча отошла.

Это значило многое. Она боялась. Глянув на ее руку, Гвоздарь увидел, что сломанные пальцы прибинтованы к деревянным щепкам. Неизвестно, в них причина страха Пимы или в чем-то другом, что произошло за последние три дня.

Нита кончила есть.

– Хорошо научилась есть руками, – сказала она, ни к кому не обращаясь.

– А чем же еще есть? – спросил Гвоздарь, глядя на нее.

– Ножом, вилкой, ложкой, – ответила Нита, едва улыбнувшись. – Забудь.

– Чего? Ты над нами смеешься, Везучая Девочка?

Лицо Ниты стало непроницаемым, почти испуганным, и он был рад этому. Скорчил мину.

– Нечего смотреть на нас сверху вниз, если мы не обучены вашим богаческим штукам. Мы можем тебе пальцы обрезать, и тогда тебе с твоих проклятых ножей, вилок и ложек толку не будет. Так ведь?

– Извини.

– Ага, извиняешься, уже сказав.

– Заткнись, Гвоздарь, она извинилась, – сказала Пима.

Тул глянул на Ниту желтыми немигающими глазами.

– Может, не настолько хорошо извинилась, как должна была бы. Так, парень?

Он наклонился вперед.

– Хочешь, научу твою богачку хорошему поведению?

Теперь Нита действительно испугалась, сильно. Гвоздарь тряхнул головой.

– Нет. Забудь. Она уже поняла.

– Со временем все понимают, – кивнув, ответил Тул.

Гвоздарь вздрогнул от этих безэмоциональных слов получеловека. От безразличия в его голосе. Он впервые оказался так близко к этому созданию. Но уже был наслышан о нем. О том, откуда у него появилась паутина шрамов на лице и груди. О том, как он бродил по болотам, охотясь на питонов и аллигаторов. Говорили, что он ничего не боится. Что его создали нечувствительным к страху и боли. Единственный, о ком его отец отзывался уважительно и с осторожностью, а не пренебрежительно и высокомерно. Получеловек и вправду страшен, а видя, как он смотрит на девочку, Гвоздарь вдруг понял, почему именно.

– Забудь, – повторил он. – Уже все в порядке.

Тул пожал плечами и снова принялся есть. Все сидели молча. За пределами круга света от костра ничего не было, только стрекот и жужжание насекомых да голоса зверей. Чернота джунглей и болот и духота. Судя по тому, как слабо доносился сюда шум прибоя, они в миле от берега, не меньше. Гвоздарь лег и принялся глядеть на колеблющееся пламя. Хорошая еда, но он снова чувствовал себя очень уставшим. Отпустил мысли на свободу, размышляя о том, что может планировать отец. Почему Пима так встревожена. Что творится в голове у Везучей Девочки. И выключился.

– Проклятье, парень, мне сказали, ты очнулся.

Гвоздарь открыл глаза. Рядом сидел отец, улыбаясь. Покрытый драконами, с глазами, горящими от «кристал слайда» и амфетамина.

– Я знал, что ты выберешься, – сказал отец. – Знал, что ты крутой, как и твой старик. Гвозди бы делать из этих людей, а? Не зря я тебя так назвал. Не зря ты такой же, как я.

Он рассмеялся и ткнул его кулаком в плечо. Даже не заметил, как Гвоздарь вздрогнул от боли.

– Выглядишь получше, чем пару дней назад.

Кожа у Ричарда Лопеса была бледной и влажной от пота, отблескивая в свете костра, его ухмылка была широкой, как оскал хищника.