Разрушитель

— Шесть месяцев. Она в списке очередников на операцию, но у меня нет надежды, что ее прооперируют в этом году.

Она наблюдала, как Ник моет сушилку, затем раковину.

— Ты считаешь нас грязнулями, так?

— Боюсь, что да. Я бы сказал, удивительно, что ни одна из вас не попала в больницу с пищевым отравлением. Особенно это касается твоей матушки, когда она и без того не может похвастаться отличным здоровьем.

— У нас столько дел, — уныло пробормотала Мэгги, — а мама так страдает от боли, что ей не до мытья… или только говорит, что страдает. Иногда я думаю, она ищет предлог избежать любой уборки, потому что считает, что марать руки ниже ее достоинства. Но порой… — Девушка тяжело вздохнула. — Я содержу лошадей в идеальном порядке и все убираю за собой, а мама всегда в конце списка. В любом случае ненавижу приходить сюда. Это… так угнетает…

Ник удивлялся, что ей хватало самообладания осуждать образ жизни матери, но не давать разъяснений по этому поводу. Он готов был съязвить, но лишь продолжил оттирать кружки, затем налил в них разбавленный отбеливатель и оставил на время.

— Именно поэтому ты перебралась в конюшни? — спросил он, поворачиваясь к Мэгги.

— Да нет же, честное слово. Если мы живем с мамой рядышком, то пускаемся в бесконечные споры. Если живем раздельно, то нет. Все очень просто. Так значительно легче.

У нее был истощенный и изнуренный вид, волосы свисали сальными прядями налицо, словно она не приближалась к душу неделями. Ничего удивительного, ведь ей пришлось такое пережить сегодня. Да еще синяки на лице от ударов Хардинга… Но Ингрем помнил ее блистательной, полной жизни девушкой с чувством юмора и искрящимися весельем глазами. Несмотря на суровую действительность сегодняшнего дня, Мэгги оставалась для него самой желанной.

Ник лениво обвел взглядом кухню:

— Если ты считаешь, что это угнетает, то попытайся пожить в приюте для бездомных недельку.

— Думаешь, мне станет лучше?

— В одной этой комнате может разместиться целая семья.

— Ты говоришь, как Ава, моя чертова невестка! — воскликнула Мэгги. — Ее послушать, так мы просто купаемся в роскоши!

— Тогда что же вы не прекратите скулить по этому поводу и не решитесь изменить все? Если немного покрасить это помещение, оно засияет, будет меньше угнетать, отплатит стократ.

— О Боже, — произнесла она ледяным тоном, — потом ты скажешь, чтобы я начала вязать. Мне не требуется терапия по принципу «помоги себе сама», Ник.

— Тогда объясни, чем поможет тебе тупое сидение и нытье по поводу разрухи. Ты не беспомощная, ведь так? Или, может быть, именно ты, а не твоя матушка думаешь, что пачкать руки — унижение?

— Краска стоит денег.

— Твоя квартира над конюшнями стоит значительно больше, — возразил он. — Ты отказываешься потратиться на дешевую краску, а между тем оплачиваешь двойные счета за газ, электричество и телефон только для того, чтобы не жить с матерью. Разве от этого жизнь станет легче, Мэгги? Это едва ли можно назвать экономически выгодным, согласись? И что же ты намерена делать, если она упадет и сломает бедро и будет приговорена к инвалидному креслу? Загляни как-нибудь между делом и посмотри, не умерла ли она от переохлаждения ночью, потому что не смогла лечь в постель самостоятельно. Или это настолько угнетает, что ты будешь полностью избегать ее?

— Я не нуждаюсь в твоих нотациях, — устало отмахнулась Мэгги. — Не твое это дело. Справляйся лучше со своими.

Он смотрел на нее, затем повернулся к раковине, промыл кружку. Повернулся к чайнику.

— Твоей матери хорошо бы выпить чашку чая. Советую положить несколько полных ложек сахара. Предлагаю и тебе сделать то же самое. Врач будет здесь к одиннадцати. — Он вытер руки о полотенце.

— Куда ты собираешься? — спросила Мэгги.

— На Голову св. Албана. Хочу попытаться установить, зачем вернулся Хардинг. У твоей матери есть пакеты для морозильной камеры?

— У нас нет морозильника. Мы не можем позволить себе его.

— Пищевая пленка?

— В ящике под раковиной.

— Можно взять?

— Думаю, да.

Мэгги с интересом наблюдала, как Ник берет рулон.

— Зачем он тебе?

— Улики. — Он пошел к двери.

Она смотрела на него уже почти с отчаянием.

— А как же мы с мамой?

Ник повернулся, нахмурившись:

— А что с тобой?

— Боже, не знаю! Ты же понимаешь, мы обе перенесли такое потрясение! Это чертов негодяй ударил меня, если ты уже забыл. Разве полиция не должна быть рядом, когда на женщин совершено нападение? Чтобы снять показания или что-то в этом духе?

— Возможно, — Ник кивнул, — но сегодня у меня выходной. Я пришел оказать дружескую помощь, а не как полицейский, и лишь слежу за Хардингом, потому что занимаюсь делом Кейт Самнер. Не беспокойся, — он успокаивающе улыбнулся, — тебе не грозит опасность, пока он в Пуле. Но звони по номеру 999, если потребуется кто-то, чтобы подержать тебя за руку.

Она свирепо посмотрела на него:

— Я хочу, чтобы его преследовали по закону, поэтому желаю сделать заявление сейчас.