Разрушительная красота

Кристина, кажется, впервые в жизни делала работу не по заказу, не к сроку, не конкретному работодателю. Она сама была своим работодателем. Как-то пошла в ритме биения пульса, поплыла по крови вен, услышав шепот и взрыв сердца. Она встретила человека.

Она встретила человека. Он воевал с фашизмом, попал в плен, выжил в Дахау. Дожил до девяноста двух лет, оставаясь активным ученым, умницей. Пару недель назад он на своей машине подвез ее домой. А на прошлой неделе его убили в московской больнице. Он приехал туда сам, к знакомым врачам, жена заплатила двести пятьдесят тысяч рублей за удаление желчного пузыря, его сердце позволяло операцию. Жена — доктор медицинских наук. Его выписали на третий день, сказали, что все погасили, что все не так остро, и вернули какую-то сдачу. К ночи его увезли по «скорой» в больницу Балашихи, где они жили, он промучился адской болью до утра. До смерти. Врачи этой последней больницы сказали, что ему ничего не делали. Ни-че-го! Просто дали болеутоляющие. Заглушили боль… Боль войны, боль Дахау, боль страданий из-за всего, что он видел потом. Это был очень внимательный, страдающий и понимающий человек.

Кристина походила по квартире, выпила кофе, включила компьютер, прочитала записи их бесед, его воспоминания…

«Кому это теперь надо, — печально сказала Эмма, его жена. — Они кричат по телевизору лозунги и бравурные песни. Они опять ходят строем. Им не нужно ничего знать про горе и смерть».

Конечно, нужно. Огромному количеству людей нужно — знала Кристина. Нужно только написать… Нужно только так написать… Это возьмут разные издательства, если так написать. Как было и как диктует ее ноющая душа. Она успела спросить у Ефима Лазаревича, нужно ли изменить его фамилию. Он ответил:

— Зачем? Кто меня помнит…

— Но это не документальная проза, как у Алексиевич[5]. Я так не сумею. Так мало кто сумеет. Опросить четыреста-восемьсот человек, войти в страшные судьбы, изложить это так достоверно, как будто она была там и фиксировала все, стоя рядом. Ее Нобелевка — это орден за мужество и отвагу, за способность пройти все со своими героями и выжить, ничего не забыв. А у меня камерная художественная проза, я обобщаю, ухожу от событий в жизни одного человека. Я спасаюсь воображением, путаю следы и раздвигаю над своими героями и, главное, над собой грозовые тучи. Это вымысел. Я так всегда и пишу: «Все события и персонажи вымышленные». Это будете уже не вы, а, наверное, я. Там и тогда. Я дрожу и плачу, читая ваши воспоминания. А вы всякий раз после интервью смеялись в своем кресле, рассказывали анекдоты. Эмма поила нас чаем с пирожными. И все равно я дрожала от страха.

— Я согласен, — сказал Ефим Лазаревич. — Я согласен быть не только собой. Я и есть не только я. Я — ребенок, за которым пошел в газовую камеру Януш Корчак. Я — польская акушерка, которая приняла в лагере для беременных три тысячи родов. И не было у нее ни одной смерти в этом аду, грязи, холоде, голоде, истязаниях. Лагерный врач ей завидовал: в нормальной практике такого не бывает. Им приходилось топить младенцев, в первую очередь еврейских, а матерей отправлять в газовые камеры. Чтобы освобождать места для других. Я согласен. Напишите мою фамилию и ваши слова о том, что все это вымышленные события. И, прошу вас, дрожите над тяжелыми событиями чужой жизни. Тогда у того, что пережили мы, будет смысл.

И они убили Ефима Лазаревича на прошлой неделе. Здесь и сейчас. От ненависти Кристина сжала зубы. Открыла новый документ и написала название:

ВРАГУ ПОЖЕЛАЮ

enemy wish

Feind Wunsch

פייַנט ווינטשן

Только начать писать было никак невозможно почему-то. Устала, наверное, очень трудным было это путешествие с Ефимом Лазаревичем. А теперь его душа еще летает над родными местами. Сорок дней будет летать. Он и ее увидит, даже если она уедет в отпуск в кои-то веки. Кристина позвонила приятельнице, литератору из Тбилиси Елене, попросила заказать ей номер в гостинице. Она всегда останавливалась в гостинице, даже если ездила к родственникам и друзьям. Так удобнее и им, и ей.

Процесс оформления путевки прошел быстро, потому что Кристине помогала и фактически все за нее делала подруга Татьяна, владелица туристического бюро. Точнее, она делала, а Кристина внушила себе, что она под наркозом.

Елена встретила ее в аэропорту. Вот Кристина и вернулась в эту сказку, которая ее околдовала так давно. Так давно, что даже вспоминать страшно, как слишком мучительное блаженство, в которое путь заказан.

Они посидели немного в квартире Елены. Елена говорила, что все ухудшилось, что ей надоели трудности, коррупция и ложь. Что надо спасать сына. Увозить в другую страну. Это было, конечно, очень печально. Елена и ее мальчик будут тосковать по своей дивной родине. Даже если им будет намного-намного лучше в другом месте. Они ведь здесь не редкими наездами, как Кристина. Они здесь родились…