Разрушительная любовь

Я не помнила маму. Я вообще ничего не помнила из раннего детства – лишь мимолетные мгновения, возникающие в голове в самые неожиданные моменты, – отрывок колыбельной, плеск воды, крики и смех, поцарапанная после падения с велосипеда коленка. Но фрагменты прошлого были слишком короткими и обрывочными.

Разумеется, еще были мои кошмары, но о них я старалась думать лишь в кабинете у психотерапевта, и то вынужденно. Фиби, мой доктор, считала кошмары ключом к подавленным воспоминаниям. У меня не было психологического образования, но иногда мне хотелось огрызнуться, что, возможно, я бы предпочла вообще не вспоминать. Мозг избавился от воспоминаний по какой-то причине, и не стоило возвращать те ужасы к жизни.

Но иногда мне хотелось самостоятельно раскопать в своем запутанном разуме ключ и раскрыть правду, раз и навсегда.

Отец положил руки на колени и наклонился вперед с пугающим напряжением.

– Это не совсем так, – проговорил он своим низким голосом. – Мы так сказали, чтобы тебя не травмировать, но я посоветовался с Фиби, и мы решили: теперь ты достаточно взрослая и можешь узнать правду.

Сердце предостерегающе заколотилось. Оно знало. Приближался ураган, готовый перевернуть всю мою жизнь.

– К-какую правду?

– Твоя мать умерла от передозировки. Она… приняла слишком много таблеток, и у нее остановилось сердце.

Забавно. Мое сердце сделало то же самое. Всего на пару мгновений – недостаточно, чтобы меня убить. Впрочем, мама тоже умерла не от этого.

Потому что «остановилось сердце» – эвфемизм для слова «умерла», а «приняла слишком много таблеток» – эвфемизм для «совершила самоубийство».

У меня задрожала нижняя губа. Я вонзила ногти в бедро, пока на теле не отпечатались полумесяцы.

– Зачем она это сделала?

Зачем бросила нас с Джошем? Она нас не любила? Нас было мало?

Родители должны быть рядом с детьми, но она выбрала легкий путь и свалила.

Я понимала: я рассуждаю несправедливо и даже не представляю, через что ей пришлось пройти. Но все равно злилась. У меня не было не только мамы, но даже воспоминаний о ней.

Если бы она осталась жива, мы создали бы новые воспоминания, и отсутствие старых было бы не столь важно.

Отец провел рукой по лицу.

– Она не оставила записки.

Разумеется, нет, с горечью подумала я.

– Но, думаю, она чувствовала себя… виноватой.

– Из-за чего?

Он вздрогнул.

– Из-за чего, папа?

Я повысила голос. В ушах так шумела кровь, что я едва расслышала его ответ.

Едва.

Но все же расслышала, и когда я осознала его слова, вкусила яд их правды, в груди чуть не разорвалось сердце.