Разрушительная любовь

– Из-за того, что случилось на пруду, когда тебе было пять. Когда ты чуть не утонула. Когда она толкнула тебя.

Я сделала глубокий вдох, отчаянно нуждаясь в кислороде.

В тот вечер в спальне папа разрушил мой мир. Именно поэтому я была так счастлива уехать в колледж. Я ненавидела вспоминать тот разговор и то, как его слова впитались в стены. Я слышала их шепот каждый раз, когда шла по коридорам, они терзали меня, искажали прошлое, создавая новую правду.

Твоя мать тебя не любила. Твоя мать пыталась тебя убить.

Я сморгнула внезапные слезы и натянула улыбку. Улыбки помогали мне пережить самые тяжелые времена. Как я читала, просто физический акт улыбки – даже если ты несчастен – может поднять настроение, заставляя мозг вырабатывать гормоны счастья. Поэтому подростком я постоянно улыбалась, и меня, наверное, считали сумасшедшей, но это было лучше погружения в глубокую тьму, из которой можно никогда не вылезти.

А когда улыбаться просто так становилось слишком сложно, я начинала искать другие причины быть «счастливой» – красота радуги после дождя, сладкий вкус идеально приготовленного печенья или роскошные фотографии сверкающих городов и великолепные пейзажи со всего мира. Это работало… чаще всего.

– …торта?

Голос отца вырвал меня из погружения в воспоминания.

Я моргнула.

– Прости, что?

Он поднял бровь.

– Хочешь кусочек торта? – повторил он.

– А, да, конечно.

Он взял коробку, и мы молча пошли на кухню, где молча отрезали себе по куску и принялись молча жевать.

Неловко с большой буквы Н.

Я размышляла, когда у нас все пошло не так. Отец всегда без проблем разговаривал и смеялся с Джошем. Почему он так странно вел себя со мной? Он же мой папа, но я никогда не могла полностью перед ним раскрыться.

Отец оплачивал мои счета, и я жила в его доме до поступления в колледж, но все эти годы моей истинной опорой всегда оставался Джош, и именно к нему я обращалась, когда хотела обсудить прошедший день или если возникали проблемы – со школой, друзьями или, к его большому отвращению, с мальчиками.

И причина заключалась не только в том, что отец был авторитетной фигурой, а Джош – ближе ко мне по возрасту. У меня не возникало проблем в общении с преподавателями или родителями друзей.

Было нечто еще. Я не могла сформулировать.

Наверное, это особенность азиатских родителей определенного поколения. В нашей культуре не принято выражать привязанность открыто. Мы не говорили «я тебя люблю» и не обнимались, как в семье Стеллы. Китайские родители выражают любовь действиями, а не словами – тяжело работают, чтобы обеспечить детей, готовят еду, ухаживают во время болезни.

Я росла в достатке и благополучии, и отец полностью оплатил мне недешевую учебу в Тайере. Конечно, он не одобрял мой выбор карьеры, и оборудование приходилось покупать самостоятельно. И да, Джош явно был его любимчиком, возможно из-за традиционного для Китая предпочтительного отношения к сыновьям. Но, по большому счету, мне повезло. Нужно быть благодарной.

Правда, все равно хотелось бы иметь возможность нормально поговорить с собственным отцом, не погружаясь в неловкое молчание.

Я ела торт, задаваясь вопросом, можно ли придумать еще более жалкий сюрприз накануне дня рождения, когда по коже побежали мурашки.

Я подняла взгляд и похолодела.

Оно.

Возможно, именно поэтому я никогда не открывалась перед папой – иногда он смотрел на меня таким взглядом.

Словно он меня не знал.

Словно он меня ненавидел.

Словно он меня боялся.

Глава 26

Ава

– Это небезопасно.

Бриджит выпрямилась во весь рост и бросила ледяной взгляд на темноволосого мужчину, сердито глядящего на нее в ответ. Дерзость, если учесть, что она принцесса, а он – ее телохранитель, но Рис Ларсен не был похож на Бута. Это стало предельно ясно за неделю, прошедшую с тех пор, как он приехал в Хазелбург, чтобы взять на себя обязанности по охране.

Мы устроили в честь Бута большую прощальную вечеринку в «Крипте» и молились, чтобы новый телохранитель Бриджит оказался таким же крутым.

Но наши молитвы не услышали.

Рис оказался неприветливым, угрюмым и заносчивым. Он сводил Бриджит с ума, что говорило о многом, поскольку она никогда не выходила из себя. Но за последнюю неделю я несколько раз видела ее на грани крика. И чуть не роняла камеру от удивления.

– Осенний фестиваль – ежегодная традиция, – царственно заявила она. – Я посещаю его последние три года и не собираюсь останавливаться.

Серые глаза Риса засверкали. Он был немного моложе Бута – лет тридцати, с густыми черными волосами, глазами цвета стали и крепкой мускулистой фигурой, которая возвышалась над длинноногой и грациозной Бриджит, даже когда та носила каблуки. Его подбородок покрывала темная щетина, а левую бровь пересекал маленький неровный шрам. Без шрама он был бы обезоруживающе красив; со шрамом он был по-прежнему обезоруживающе красив, но казался опасным. Более угрожающим.