Разрушу твою жизнь

Как можно в один момент не проявлять никаких эмоций, выдающих, что он всё же человек, а не робот, а спустя секунду, оказавшись наедине со мной, вести себя дико, необузданно, будто он вороной арабский жеребец. Впрочем, судя по его достоинству, он тот ещё жеребец.

Щеки тут же залило краской, а тепло скатилось к низу живота, окуная моё тело в незнакомую негу.

Шамиль бросил на меня короткий взгляд, будто что-то почуяв своим звериным чутьём. Не знаю, что он увидел, но его широкая ладонь неожиданно опустилась на моё колено.

Перевела заторможенно глаза на его руку. На пальцы, сжавшие бедро.

Это казалось почти терпимым. К новым чувствам можно привыкнуть, если не шевелиться и перестать дышать. Но, когда подушечки пальцев принялись выводить узоры на внутренней поверхности бедра, я едва не застонала. Лишь силой воли заставила себя сидеть смирно, хотя ноги так и норовили разъехаться в стороны.

И я не понимала, почему моё тело так остро отзывается на его прикосновения. Может быть, от неопытности. Потому что меня никто и никогда так не трогал, а я бы и не позволила? Или потому, что такая реакция у меня лишь на него? Моё тело выбрало именно его?

Он не делал ничего особенного, просто слегка поглаживал. Наверняка рисуя на моей коже какие-нибудь подчиняющие заклинания. Рунические символы. Чтобы я жить без него не могла.

Но каждый новый такой узор умножил боль от острого, неудовлетворённого желания. Клитор пульсировал, требуя внимания. И я ощущала, насколько тело готово для Шамиля. Нужно будет как-то незаметно стереть лужицу на сиденье от моих выделений.

Прикусила губу, чтобы не молить его о большем, сохранить последние крупицы добродетели. Но часто вздымающаяся грудь наверняка выдала мои истинные эмоции.

– Почему не пришла ко мне, Маугли? – не отводя глаз от дороги, спокойно интересуется.

Да только мне от этого спокойствия страшно стало. Я ведь позабыла, что Ветрянский хранит мой секрет. А сейчас, когда подставила его, смысл ему держать язык за зубами пропал.

Кожа покрылась холодными мурашками, что не скрылось от Шамиля. И он бросил на меня очередной взгляд, заставив почувствовать себя подключённой к детектору лжи.

И мне показалось, что ничего человеческого в этом взгляде нет. Ни эмоций, ни жизни. Пустота. Я будто заглянула в глубокую бездну. Чёрную дыру. Совру и окажусь на её дне, разбив вдребезги свои кости.

Нервно перебираю в голове варианты лжи. Что, если ему известно, что я не ненароком забредшая в его клуб девчонка из неблагополучной семьи Алиса Спиридонова, а дочь криминального авторитета Василиса Вишневская? И не какого-то случайного, а, возможно, его злейшего врага.

Нет, в таком случае вряд ли он продолжал бы меня лапать. Вышвырнул бы на обочину на полной скорости. К чему эти сложности со спасением моей шкуры?

– Мне долг нужно было вернуть, – отвечаю честно, пересохшим, как Сахара, ртом, и языком, прилипающим к нёбу, – но всё пошло не по плану.

И хотелось бы мне отвести взгляд, но Шамиль будто клещами в меня вцепился, игнорируя дорогу. Боковым зрением фиксировала проносящиеся мимо машины и скорость спорткара, на котором мы неслись по шоссе.

Сердце грохочет как бешеное, бьёт по барабанным перепонкам и вискам. Потому что к опасениям оказаться на обочине прибавился страх врезаться во встречную фуру.

Я отсчитываю пульс, беря его ритм за одну секунду измерения времени. И лишь когда Шамиль вернул взгляд на дорогу, смогла выдохнуть. Но кожа предательски покрылась капельками пота.

– Долг, – произносит, смакуя каждую букву на языке, – и откуда у тебя долг перед наркодельцом?

Вопрос звучит буднично, а в это время его пальцы поддевают тонкую нитку моих вульгарных чулок, приближаясь к промежности. Гладит свою собственность, которая от него уже никуда не денется, лениво, задумчиво, пребывая в собственных мыслях.

Но я совершенно не доверяю этой расслабленности. Потому что он куда больше походит на хищника, готовящегося к прыжку на мелкого, перепуганного зайца. Клац – и вцепится мне в шею.

– Не мой, – пробую изменить положение задницы на сиденье, привставая, но рука Шамиля не позволяет двинуться с места. И поглаживание превращается в путы.

– А чей? – очередной спокойный вопрос, от которого жилы стынут.

Не хотелось мне разыгрывать козырную карту правды, но выбора не осталось.

– Мамы. Она наркоманка, – произношу очень тихо, испытывая отвращение и опасаясь обнаружить на лице Шамиля жалость.

Только не её.

Замираю, вглядываясь. Но, похоже, на жалость мне остаётся лишь надеяться, потому что, к моему удивлению, губы Хозяина ломает циничная ухмылка. Ни удивления. Ни шока. Неужели он знает про маму? Или такого, как он, уже ничто не способно удивить?

– И этот долг ты решила отдать своим телом, – делает заключение.

Я что-то хотела ещё сказать, но не успела. Мысли вылетели из головы, когда перед нашей машиной начали медленно расходиться в стороны металлические двери.

Его загородный дом.

– Зачем ты меня сюда привёз? – спрашиваю, разглядывая особняк при свете дня.