Разрыв. Этот длинный, длинный день

О гарнизоне забыли, да так, что полковник уже стал подзабывать, когда получал в последний раз полноценное жалованье с полагающимися «северными», пайковыми и прочими надбавками. Правда и тратить его тут было негде – единственный магазин на весь поселок прекратил свое существование еще в начале девяностых. Но и это жалованье он зачастую полностью тратил на закупку у появлявшихся в бухте, от случая к случаю «купцов»86 дополнительного питания для солдат, очень просто объясняя свой поступок: « Кормить их надо, желторотиков. Вон у них какие цыплячьи шеи». Вот из-за такого отношения к своим подчиненным его и любили солдаты. Любили не из ложной любви, как к начальству, а как родного отца, что не жрал втихую от солдат свою офицерскую пайку. В общем, отношения командира со своим гарнизоном носили почти панибратский характер, не переходя, однако, за рамки уставных отношений. И не раз слыша за спиной, как его зовут Митричем, он только отмахивался, улыбаясь: «А что?! Митрич и есть! Седьмой десяток уж разменял, почитай». В основном, оставшиеся могли теперь только рассчитывать на раз в месяц приземлявшийся на местную полосу старенький и от того дрожащий, будто в постоянном ознобе Ил-18 из полярного авиаотряда, привозивший сублимированные продукты, почту и спирт «для протирания оптических приборов», которых, кстати, давно уже и не было. От подобных государственных, а отсюда и житейских неурядиц (через пять лет после закрытия полигона, жена полковника не выдержала и, плюнув на все, уехала к детям, которые к тому времени уже были студентами, в Воронеж). Митрич впал в состояние перманентной депрессии, кою на Святой Руси издавна лечили исключительно горячительными напитками. Впрочем, к чести супруги полковника она все это время не переставала поддерживать с ним контакт и с завидной настойчивостью звала «непутевого» мужа к себе, с обещанием всяческих «плюшек» в виде остро нуждающихся в мужском воспитании внуков. Митрич охотно отвечал на тщетные призывы супруги цитатами из великих предков, но при этом почти десять лет ежедневно напивался в лоск. Однако даже в таком неудобоваримом состоянии службой не пренебрегал, и каждый день, хоть иногда и на карачках, но аккуратно являлся к утреннему поднятию флага. А если по какой-то причине был не сильно пьян, то мог запросто сорваться среди ночи ради проверки постов и «секретов». Ну и, конечно же, как мог, он следил за дисциплиной, гоняя «срочников» и в хвост и в гриву на регламентные работы и бесконечные учения по отработке «отражения нападения на объект особой государственной важности». За это его командование и ценило. Наверху были прекрасно осведомлены о его пагубной страсти к «зеленому змию», но никаких действий по пресечению подобного рода поведения не предпринимали. Напротив, командование вопреки всем уставным правилам и логике не только не шло на конфликт с засидевшемся в полковниках пожилым мужчиной, но, напротив, казалось, испытывает к нему некое чувство подобострастия и восхищения. Для этого достаточно было знать только то, что, как упорно ходили слухи, ему – единственному во всех Вооруженных Силах специальным распоряжением по линии Министерства обороны разрешалось носить бороду. Но это были всего лишь слухи. А действительность заключалась в том, что служа на Крайнем Севере, где морозы зимой запросто стояли на отметке в -50oС, с голым подбородком не больно-то и походишь. Вот Министерство и закрывало глаза на явное нарушение уставного вида. Тем не менее это был факт красноречиво говорящий о его авторитете в среде офицерского корпуса России. Митрич был незаменим. Никто, даже вплоть до рапорта об увольнении, не соглашался вступать в должность коменданта заброшенного объекта, да еще с такой жуткой репутацией абсолютного «края света». Поэтому, несмотря на инвалидность и все мыслимые и немыслимые сроки выслуги за плечами, он по многочисленным просьбам командования оставался на своей посту, подобно стойкому оловянному солдатику (кстати, по иронии судьбы тоже одноногому) из одной очень известной печальной сказки.87К 2020-му году, в коридорах отдела кадров Минобороны упорно ходили слухи, что Митрич является старейшим из числа офицеров, находящихся на действительной военной службе. Через десять лет бесконечного пьянства он уже и сам стал верить, что окончит свою жизнь где-нибудь в сугробе, после очередного возлияния, и потому предпочел тихо смириться с этой мыслью. Однако с начала «нулевых» что-то почти незримое с первого взгляда произошло в стране, а заодно и задело забытый Богом и людьми полигон. Сначала их «медвежий угол» посетила смешанная из военных и гражданских лиц комиссия. Члены оной комиссии, особенно почему-то из числа гражданских лиц, придирчиво облазили и исследовали, прежде всего, подземную инфраструктуру полигона, чиркая пожелания и замечания в свои блокнотики, затем перешли к надземной части. Военных же больше всего интересовало состояние взлетной полосы и объектов жизнеобеспечения. За те два дня, что высокая и представительная комиссия провела в его хозяйстве, полковник сбился с ног, рассказывая и показывая все без утайки. Члены кивали головами и угрюмо сопели носами на все жалобы и стенания коменданта, но вопреки его ожиданиям никаких оргвыводов по поводу его персоны делать не стали, несмотря на стойкий сивушный запах изо рта услужливого гида, от которого, не скрываясь, морщились и отворачивались при каждом удобном случае. Напротив, исследовав всю охраняемую зону, комиссия выразила удовлетворение сохранностью ключевых компонентов объекта, отметив при этом энтузиазм и служебное рвение коменданта, который, несмотря на объективные (положение в стране) и субъективные (увечье коменданта и сопутствующие этому издержки) трудности, сумел в непростой период сохранить объект в пригодном для дальнейшей возможной его эксплуатации. А один из военных членов комиссии, пользуясь шапочным знакомством с полковником, шепнул ему на ухо при прощании, что де, кажется, наступает момент окончания его затворничества, и что, по-видимому, объект скоро начнут восстанавливать ради проведения научных экспериментов, направленных на дальнейшее развитие обороноспособности государства. От таких вестей полковник едва прилюдно не перекрестился и не пустил скупую сентиментальную слезу. Визит делегации инспекторов, будто живой водой сбрызнул, пребывавшего в состоянии зомби полковника. А уж когда, вопреки всем ожиданиям, любимое министерство рассчиталось-таки по всем своим прошлым долгам, Митрич и вовсе почувствовал себя почти что Рокфеллером. За всю свою жизнь он не держал в руках столько денег, сколько свалилось их на него сейчас. Словно вспомнив вторую молодость, он с удвоенной энергией принялся муштровать своих подчиненных. И тут к его чести надо сказать, что никаких неуставных отношений или требований к солдатам он себе никогда не позволял. Поэтому подчиненные хоть и ворчали на своего командира по-тихому, но безоговорочно выполняли все его команды и относились к нему если и не с сыновьей любовью, то, по крайней мере, с большим уважением и пиитетом, понимая, какой нелегкой судьбой наградила его жизнь. Но дни шли за днями, а долгожданных перемен все не было. «То ли наверху опять концепция поменялась, то ли опять деньги на реформу разворовали. Не иначе как вторая чеченская война съела все наши ассигнования» – рассуждали уже в открытую, солдаты из последнего призыва, втайне, безумно счастливые, от того, что не попали в мясорубку Ботлиха и Комсомольского.88 И опять потекли тоскливые и однообразные дни. Полковник, резко сокративший перед этим дневную норму потребления спиртного, опять принялся за старое, уже практически ни на что не надеясь.