Разрывной прилив (ЛП)

  — А, это мог быть Мо Миандад — экспедитор компании, которая сдает в аренду корабли и нанимает команду. Мо немного мошенник, недостаточно прямой для таких, как наш мистер Лимонидес. Его семья эмигрировала сюда в 1947 году во время раздела Индии. Здесь родился Мо. Семья сейчас очень богата, но говорят, что они отреклись от него из-за его поведения - очевидно, он связался с замужней женщиной и от нее забеременела. У него определенно немного приобретенный вкус, особенно если вы женщина. Ответ Азии Казанове.

  Пока они возвращались в офис, магазины снова открывались после полуденного перерыва. Мария уже собиралась поблагодарить Бергера и отправиться домой, когда рядом с ними остановилось такси. Из машины вышла блондинка и сунула водителю немного денег.

  — Вы сделали это, — сказал Бергер, когда женщина вышла на тротуар, таща за собой небольшой чемодан.

  — Какой кошмар, — ответила она. — Французские авиадиспетчеры устроили дикую забастовку, благослови их бог. Какое-то время я думал, что мы собираемся лететь в Афины через Северный полюс».

  — Позвольте представить Марию Галанос, — сказал Бергер. — Она присоединится к нам завтра. Работаю с мистером Лимонидесом.

  Женщина шагнула вперед, чтобы пожать руку. — Я Кэтрин Болл. Я слышал, ты начинаешь. Добро пожаловать в UCSO. Она тепло улыбнулась Марии.

  — Вы увидитесь завтра, — сказал Бергер.

  — Да, тогда увидимся, — сказала Мария. Она повернулась к Бергеру. «Спасибо за обед. Я буду в офисе первым делом. Уходя, она задумалась, неужели в афинском офисе UCSO может быть что-то зловещее. Все казались такими обаятельными и прямолинейными.

  Бруно Маккей в посольстве казался уверенным, что здесь что-то не так, но потом Бруно Маккей показался ей уверенным во всем.

  Глава 18

  Ричарду Лакхерсту всегда нравилась идея «отпуска по работе в саду». Но столкнувшись с этим, он понял, что садоводством он хотел заниматься не так много. Когда в спокойные минуты на море он думал об уходе на пенсию, он видел себя ухаживающим за розами, подравнивающим газон и возводящим большую оранжерею, о которой он всегда мечтал. Но столкнувшись с возможностью сделать все это, он не нашел в себе энтузиазма косить траву.

  Его работодатели были тверды: он не мог плавать еще четыре недели, и даже это зависело от справки от врача. Не от своего собственного терапевта, славного старого буфера, который, как знал Ричард, сказал бы, что он здоров, как скрипка, а от медика компании — напыщенного осла, который спросил бы его, как он себя чувствует «в себе».

  Лакхерст чувствовал себя хорошо. Не для него этот посттравматический стрессовый бред. С ним хорошо обращались похитители в Сомали, и его беспокоило только благополучие его команды. Но и они были в порядке. Никто из них не пострадал и никому серьезно не угрожал, просто был немного напуган и очень скучал. Еда была отвратительной, это правда, но это было все, на что он действительно мог пожаловаться, и даже это имело побочный эффект – он потерял полстакана, то, что он безуспешно пытался сделать в течение многих лет.

  Но он бы надел все это снова, если бы не смог вернуться к работе в ближайшее время. Компания временно поручила ему принять командование нефтяным танкером, идущим из Аденского залива к восточному побережью Америки. Но до этого был месяц, а сейчас месяц показался ему вечностью.

  Он сидел снаружи во внутреннем дворике, стараясь не замечать, как выросла трава, а его жена Сью пылесосила внутри. Они поселились в этом приятном пригороде Бирмингема двадцать лет назад. Их дети выросли здесь — по большей части без отца, с сожалением подумал он. Сью была таким старым человеком в управлении этим местом, что он чувствовал, что будет мешать ей, только если предложит помощь. Ей должно быть странно, что он так много времени проводит рядом. В любой обычный год он проводил в море десять месяцев из двенадцати.

  Он вполуха слушал радио, пока дремал в своем шезлонге. На «Радио 4» ведущий вел дискуссию об угрозе, исходящей от доморощенных террористов. В каком мире мы живем, подумал Лакхерст. Он вырос во время холодной войны и, как и многие дети той эпохи, боялся мысли о ядерных ракетах, нацеленных на его город. Когда в конце восьмидесятых развалился Советский Союз, он почувствовал глубокое облегчение. Но теперь холодная война, казалось, сменилась чем-то столь же пугающим и более трудным для понимания. Нельзя винить во всем Усаму бен Ладена, подумал Лакхерст. Даже если этот зловещий персонаж умрет завтра, вокруг, казалось, было бесчисленное количество последователей, которые продолжили бы то, на чем он остановился.