Разум

— Я же говорю — никак. Посторонние люди, которые приходят к нам, считают ненормальным меня — что вполне возможно, я допускаю это, но мне все равно. Если имярек сорок лет размышляет о своем таланте и еще ничего не совершил и если его бесконечно радует, когда скажут, что у него талант, хотя, повторяю, он пока ничего не совершил — не нарисовал, не написал, не сыграл — и, напротив, он приходит в уныние, когда его посчитают бездарным, хотя ни тому, ни другому нет доказательств, в таком случае вы поневоле начнете размышлять, откуда у этого человека такое славолюбие, такая жажда признания. Такая амбициозность, надо признать, в наших условиях ненормальна. Если бы желание славы заменить жаждой денег, все ненормальное сразу бы стало нормальным. Я не считаю это великой трагедией, ибо наше общество пока очень фальшиво и двулико. Я, право, не уверен, знаю ли я лично какого-нибудь человека, о котором можно было бы сказать, что он не двулик. Однако это не считается болезнью — так ведет себя великое множество людей, и это приносит им пользу. Но если иметь в виду целостное развитие общества и тот факт, что эти двуликие по большей части не создают ценностей, а лишь сосут чужую кровь, то можно было бы это состояние назвать эпидемией. Эта эпидемия хуже, чем чума, так как от чумы умирают, а эти больные размножаются.

Все согласились со мной, но никто не признался в своем двуличье, чтобы я, как Христос, возложил руки ему на голову и сказал: Иди, прощаются тебе грехи твои!

Мне и то такие слова не помогут. Человеческие слова только тогда способны помочь, когда они совсем непонятны. Предназначенные для двоих, троих, а то и для целого народа, целого края, они становятся непригодны для отдельной души, ибо не могут выразить ее неповторимое движение. Тут один выход: создать из языка, материи для всех, материю для собственной потребы. А сотворить такую материю в своей голове — значит сотворить там некоего другого человека. И даже если мы не станем ему слишком доверять, достаточно уже того, что он будет понимать нас, то есть первое лицо, или же первого и исходного человека, и сохранит в тайне наши разговоры. Однако он не должен стать нашим властелином. Так кто же он, раз не властелин? А вот кто: сумма жизненных норм, персонифицированная культура во мне. Большинство людей считает это второе Я самой нормальной частью своей психики. Поэтому прекрасно ладит с существующей политической и экономической структурой, а если речь идет о товарно-рыночном обществе, это подчинение персонифицированной культуре становится неотъемлемым законом, чем-то неизменным. Эта партия разыгрывается постоянно. Никакая личностная активность в ней не признается. Правила, обусловленные обращением товаров, закрепляются за человеком. Первичная личность должна уступить четким правилам этой уродливой игры, а если не уступит, она квалифицируется как ненормальный индивид. Но если в таком индивиде все-таки проявится подчас толика исходного Я, тогда он объявляется совокупностью двух личностей, иными словами — расщепленной личностью.

С такими мыслями, навеянными книгой, которую только что читал, я шагаю по улице на автобус и мечтаю главным образом о том, чтобы какой-нибудь друг-приятель не нарушил моих планов и не затащил меня в корчму.

Хорошо было бы жить вон в том доме с башенкой: в одну минуту я мог бы быть уже дома и лежать, завернувшись в перину. Но мне пришлось бы дышать нечистым воздухом и слушать грохот улицы. Возможно, в этом доме я и обрел бы новые радости, но уже один поиск квартиры в нем потребовал бы ужасного напряжения сил. Потом я бы обустраивался — так прошло бы года три, и целый кусок жизни был бы позади. Я мог бы подумать и о женитьбе; год-другой я бы разводился, следующий год ходил бы в молодоженах, потом, скажем, года два мучился бы ревностью, а там, возможно, наступила бы импотенция — правда, я бы лечился от нее. Предположим, язвы бы уже не было. Черт подери, а все ж надо бы от нее избавиться! Я мог бы начать бороться с ней уже и сегодня: взять да перестать хотя бы курить. Прекрасная цель: быть здоровым, спокойным, преуспевающим… Но такая цель опять же не по мне. Подойдем к делу так: сколько людей могло бы стать мною? Достичь этого можно было бы, но удержаться в таком состоянии не просто. И так каждый человек определенным образом представляет собой идеал, к которому мы должны стремиться. Нетрудно обрести богатство, трудно стать богачом, человеком, который получает от богатства радость. И одинаково трудно быть бедным. Только я одно время испытывал радость от своей бедности. Но когда я увидел, что многие мою бедность понимают как проявление неспособности жить, я приложил все усилия, чтобы раздобыть денег, и преуспел.

А может быть, это была просто случайность… Так или иначе, но сейчас у меня всего три тыщонки. Остальные понемногу разошлись на всякие нужды…