Разум

«Белый танец оказался для меня роковым, — пишет отец. — Стояли мы с Паулиной, с которой я встречался уже два года, у стола, и, когда протрубили белый танец, она попросила меня не отходить никуда — ей, мол, интересно, подойдет ли кто ко мне. А что до нее, так она, мол, против ничего не имеет. Заиграли польку — подходит Клара. Мой товарищ, что стоял рядом, говорит: «Извини». Я отступил на шаг, думая, что Клара к нему подошла. А она улыбается мне и говорит: «Разрешите пригласить?» Потом мы танцевали еще и еще. Паулина, заметив это, больше не подходила ко мне. А Клара после нескольких танцев взяла меня за руку — как тут убежишь? — и повела на галерку к родителям, которые оттуда наблюдали за танцами. Ее отец Францко Гавел сказал: «Вот и жених сыскался для тебя».

И снова мы пошли танцевать. О Паулине я и думать забыл. После танцев пошел Клару домой провожать. Тут она мне и сказала: «Утром буду ждать тебя, на работу вместе поедем».

И только ночью, когда я призадумался, странным мне все показалось. Я же люблю Паулину! Клара была поживей, понаходчивей. Уснуть я не мог, все гадал, что дальше делать. Утром встал сонный, но только вышел на улицу, как сразу увидел ее у ихнего дома — ждала меня.

Служила она у богатых пенсионеров в Ясковом ряду. На поезд мы вместе пошли. Она сказала, что мечтает о воскресенье, когда снова на танцах встретимся.

Та неделя была для меня не из легких. Не знал, на что и решиться. Паулина успела все рассказать родителям. Мать ее обрадовалась — мечтала, чтоб дочка пошла за крестьянина. Стала она оговаривать меня по деревне, что я, мол, плут и обманщик. О Паулине пришлось забыть.

Против Клариных чар устоять было трудно. Как-то шла она со своей госпожой за покупками по Шанцовой улице, куда выходили окна моей канцелярии, не выдержала и показала ей меня. Строгая то была женщина… И вот однажды, когда после вечеринки я провожал Клару домой, она объявила: «Знаешь, я решила уйти с работы, мне там не нравится». Я ответил: пусть поступает как знает, а мне все равно…

Клара потом стала захаживать к нам — помогала маме готовить. Когда мы шли по деревне, обычно держались за руки или под руку — это злило наших недоброжелателей, да что будешь делать.

Не знаю, право, не было ли это уже тогда притворством…»

Следующий абзац отец отчеркнул волнистой рамкой, верно, он ему очень нравился, это был какой-то поэтический итог предшествующих сухих фактов: