Разум и чувства и гады морские

Элинор удалилась обдумать все наедине с собой. Улыбнувшись украдкой, она провела пальцем по осьминожьему манку, который так до сих пор и лежал у нее в кармане. Желая полковнику удачи, она все же не могла удержаться от жалости к Уиллоби.

Глава 46

Болезнь Марианны, хоть и была изнурительной и протекала тяжело, длилась недостаточно долго, чтобы замедлить выздоровление, а юность, крепкое от природы здоровье и заботы матери до того ускорили его, что через четыре дня Марианна смогла спуститься в гостиную миссис Палмер. Ей не терпелось излить свою благодарность полковнику Брендону за то, что он доставил к ней матушку, за то, что привез ее так быстро и плыл так уверенно, за то, что обезглавил пирата Страшную Бороду, — словом, он получил приглашение нанести ей визит.

Чувства, охватившие его, когда он увидел Марианну, всю покрытую язвами от лопнувших нарывов, и пожал ее немедленно протянутую руку с пожелтевшими и потрескавшимися от болезни ногтями, были ясны. Элинор решила, что их порождает не только любовь к Марианне или знание, что об этой любви известно другим. По его печальному взгляду, по смущенному подрагиванию щупалец Элинор поняла, что перед его мысленным взором одна за другой предстают печальные картины былого, вызванные давно подмеченным сходством между Марианной и Элизой, которое теперь лишь усилилось ее болезненным косоглазием, нездоровым цветом лица, позой томной слабости и теплыми словами благодарности.

Миссис Дэшвуд заметила в поведении полковника лишь то, что можно было объяснить вполне естественными и очевидными переживаниями, зато в словах и поступках Марианны, хотя голос ее после болезни сильно охрип, ей хотелось усматривать нечто большее, чем просто высказанную признательность.

Еще через день-два, видя, что дочь крепнет с каждым днем, миссис Дэшвуд, равно побуждаемая желанием как своим, так и Марианны, завела разговор о возвращении в Бартон-коттедж. От ее решения зависели и планы их друзей: миссис Дженнингс не могла покинуть «Кливленд», пока не отъедут Дэшвуды, да и полковник Брендон, после их дружных увещеваний, также считал свое пребывание на «Кливленде» если и не столь же обязательным, то не менее предопределенным. По ответному настоянию полковника и миссис Дженнингс миссис Дэшвуд пришлось согласиться, что для удобства больной на обратном пути они воспользуются услугами его недавно улучшенной и заново отделанной увеселительной яхты, полковник же в свою очередь принял приглашение миссис Дэшвуд и миссис Дженнингс (чье деятельное гостеприимство распространялось не только на собственный, но и на чужие дома) через несколько недель навестить их в уютной лачуге на Погибели.

Наступил день расставания и отъезда. С миссис Дженнингс Марианна прощалась особенно долго и тепло, взахлеб выражая признательность не только за участие и заботу о ней во время болезни, но и за ее роль в спасении от пиратов, о чем ей рассказали, лишь когда ее здоровье полностью восстановилось. Она благодарила ее с таким уважением и добрыми пожеланиями, какие только могли произойти из ее сердца, втайне признавшего былую нелюбезность. С полковником, когда он бережно помог ей подняться на борт яхты, она простилась с дружеской сердечностью. За ней последовали и миссис Дэшвуд с Элинор. Полковник с миссис Дженнингс остались обсуждать уехавших и докучать друг другу, и так продолжалось, пока первый не отправился в Делафорд в полном одиночестве.

Плыли Дэшвуды два дня, и Марианна в пути ничуть не утомилась. Над яхтой реял флаг «Веселой убийцы», который служил неопровержимым доказательством, что либо яхта и есть самый страшный корабль в этих водах, либо ее пассажиры умудрились его уничтожить. Так или иначе, это был вернейший способ отпугнуть любых разбойников.

Когда яхта вошла в бурные воды архипелага сэра Джона и приблизилась к острову Погибель, где каждая деталь пейзажа будила те или иные воспоминания, и горькие, и дорогие сердцу, Марианна замолчала, впала в задумчивость и, отвернувшись от сестры с матерью, принялась молча вглядываться в иллюминатор. Что до Элинор, то она, окинув взором болота, скрюченные деревья и знакомую вершину горы Маргарет, не могла отделаться от ощущения, что в пейзаже вокруг их дома что-то изменилось, что-то будто сдвинулось… но она не могла позволить себе роскошь долго об этом размышлять. Самым важным сейчас было следить за Марианной, чтобы знакомые ландшафты не расстроили и снова не лишили ее здоровья, ввергнув в пучину меланхолии. Поведение Марианны не вызвало у нее ни удивления, ни осуждения, и когда, прибыв домой, Элинор помогала сестре спуститься по трапу на восстановленный деревянный причал и заметила на ее лице следы слез, то чувство, вызвавшее их, она сочла столь естественным, что испытала лишь нежное сострадание. Войдя в гостиную, Марианна решительно обвела ее глазами, бесстрашно посмотрев на подтекающий потолок и окна, за которыми завывал ветер, будто стараясь сразу притерпеться ко всему, что может напоминать ей о Уиллоби.