Разум и чувства и гады морские

Говорила она мало, но все ее слова указывали на ясность духа, и хотя иногда у нее и вырывался вздох, Марианна немедленно искупала его улыбкой. После обеда она решила сесть за фортепьяно, но верхним в стопке нот оказался плач моряка в шести куплетах, подаренный ей Уиллоби, в котором содержались их любимые дуэты, в особенности тот, где рифмовались «три тысячи чертей» и «пираты всех мастей», с дарственной надписью на титульном листе, сделанной его собственной рукой. Это было чересчур. С минуту поразмяв пальцы, она пожаловалась, что еще слаба — ив самом деле, один ноготь после ее недолгих упражнений сломался, и на пол упал маленький обломок, — и закрыла крышку, однако с твердостью заявила, что в будущем намерена много упражняться.

Только когда Марианна поднялась к себе, чтобы отдохнуть, Элинор задала вопрос, занимавший ее с тех пор, как яхта подошла к Погибели.

— Матушка, — нерешительно спросила она, — где Маргарет?

Миссис Дэшвуд залилась слезами и наконец-то нашла в себе силы произнести неутешительный ответ: девочка пропала несколько недель назад, в ту самую ночь, когда миссис Дэшвуд написала Элинор и Марианне последнее письмо, где изложила свою тревогу по поводу того, что Маргарет лишилась всех волос и отрастила клыки. В ту ночь она вновь не спросясь отправилась на очередную прогулку и больше не возвращалась.

Миссис Дэшвуд боялась худшего, но одно происшествие, пусть и не самое приятное, о котором она тут же рассказала Элинор, подтверждало, что Маргарет жива. Несколько дней назад, в дождливую ночь, сильно за полночь миссис Дэшвуд разбудил пронзительный голос, принадлежавший, она не сомневалась, ее младшей дочери. Он разносился по холмам Погибели, повторяя одну и ту же жуткую, бессмысленную фразу: «К'ялох Д'аргеш Ф'ах!»

Марианне было решено ничего не говорить, дабы не нарушить процесс ее выздоровления. Назавтра добрые признаки не исчезли.

— Когда погода установится, а я верну свои силы, — говорила Марианна, — мы каждый день будем подолгу гулять. Мы будем ходить к прибрежным дюнам и плавать на Остров Мертвых Ветров, чтобы пройтись по его экзотическим садам, будем бесстрашно увязать в топких болотах и залезать на деревья, расколотые молнией. Я знаю, мы будем счастливы. Нас ждет мирное лето. Я собираюсь вставать не позже шести и до самого обеда посвящать каждую минуту музыке или чтению. Я все обдумала и намереваюсь всерьез заняться своим образованием. Наша библиотека слишком хорошо мной изучена, чтобы годиться на что-то, кроме праздного развлечения. Но у сэра Джона достаточно стоящих книг, а у полковника Брендона я всегда смогу попросить другие, более современные. Я изучу инженерное дело, я изучу гидрологию, биологию и аэронавтику, я постараюсь понять законы Менделя и сравнительную зоологию.

— Но что толку тебе в этих знаниях? — спросила Элинор с ободряющей улыбкой, не скрывшей, однако, добродушной насмешки.

— Кто-то должен, — ответила Марианна, лукаво отведя глаза, — построить Подводную Станцию Гамма.

Элинор одобрила этот план, рожденный из столь благородных побуждений, но улыбнулась буйству фантазии, прежде предписывавшей Марианне унылую праздность и томление духа, теперь же бросившей ее в другую крайность — чрезмерное стремление к целесообразному труду и самообладанию. Улыбка, однако, покинула ее лицо, когда она снова нащупала в кармане осьминожий манок и вспомнила, что обещание, данное Уиллоби, остается невыполненным. Желая оттянуть роковой час, она решила отложить разговор до того дня, когда здоровье сестры окончательно поправится. Но оказалось, решение это было принято только для того, чтобы быть нарушенным.

Три дня спустя небо прояснилось достаточно, чтобы больная могла отправиться на прогулку. Марианне было позволено, опершись на руку Элинор, пройтись по дорожке, которая вела от дома в глубь острова, на небольшое расстояние, дабы не переутомиться.

Сестры шли медленно и добрались лишь до того места, откуда открывался вид на холм, когда Марианна спокойно произнесла:

— Вон там, именно там, в той бурной речке, где на меня напал осьминог, я впервые увидела Уиллоби. — Ее голос дрогнул, но она тут же взяла себя в руки и добавила: — Как я рада, что могу смотреть на это место почти без мучений! Но должны ли мы об этом разговаривать, Элинор? Или это неправильно? Думаю, теперь я могу говорить о прошлом, как должно…

Элинор ласково попросила ее продолжать.

— Что до сожалений, — сказала Марианна, — то с ними покончено… по крайней мере с сожалениями о нем. Но сейчас я хочу говорить не о былых своих чувствах, а о нынешних. Если бы только я могла знать одно… Если бы я только знала, что он не всегда притворялся, не всегда меня обманывал, если бы я могла верить, что он не такой негодяй, каким иногда представлялся мне с тех пор, как я услышала историю той несчастной…

Она замолчала. Элинор, радуясь каждому слову сестры, ответила:

— Значит, ты думаешь, если бы ты могла в это поверить, тебе стало бы легче. — Они остановились и присели на большой угловатый камень на краю затянутого туманом пруда. — Но чем тогда ты объяснила бы его поведение?