Разум и чувство

– Да-да, – сказала миссис Дженнингс, – мы хорошо знаем почему. Будь там один джентльмен, которого мы не станем называть по имени, вы бы не устали нисколечко. Сказать по правде, он не слишком хорошо поступил, не поспешив встретиться с вами, хотя и был приглашен.

– Приглашен! – воскликнула Марианна.

– Во всяком случае, так мне сказала моя дочка Мидлтон. Сэр Джон утром с ним где-то встретился.

Марианна промолчала, но ее лицо исказилось от боли. Полная желания сделать хотя бы что-нибудь, чтобы облегчить положение сестры, Элинор решила на следующее же утро написать матери. Она надеялась, что сумеет пробудить в ней страхи за здоровье Марианны и тем самым заставит наконец навести соответствующие справки, что следовало сделать давным-давно. Утром она еще более укрепилась в своих намерениях, увидев, что Марианна снова пишет Уиллоби. Элинор не заглядывала через плечо сестры, но была абсолютно уверена, что Марианна не станет писать никому другому.

В середине дня миссис Дженнингс куда-то уехала по делам. Элинор села писать письмо, а Марианна, слишком обеспокоенная, чтобы найти себе хоть какое-нибудь занятие, и слишком огорченная, чтобы отвлечься беседой, бесцельно бродила от окна к окну. Иногда она опускалась в кресло у камина и погружалась в меланхолические размышления.

Элинор честно изложила матери все подробности происходящего, не скрыла свои подозрения в неверности Уиллоби и заклинала ее материнским долгом и любовью выяснить истинное положение дел.

Она едва успела закончить письмо, как стук в дверь возвестил о приходе очередного гостя. Это был полковник Брэндон. Марианна, которой любая компания была в тягость, увидев его из окна, поспешно поднялась в свою комнату. Полковник Брэндон выглядел даже угрюмее обычного. Он выразил удовлетворение тем, что застал мисс Дэшвуд одну, словно хотел сообщить ей нечто конфиденциальное, но тем не менее довольно долго сидел молча. Элинор, убежденная, что он хочет сообщить ей что-то о ее сестре, с нетерпением ждала, когда же он наконец заговорит. Такое чувство она испытывала не впервые. Уже неоднократно начиная со слов «ваша сестра нынче выглядит нездоровой» или «у вашей сестры сегодня дурное настроение», он вроде бы собирался сказать что-то очень важное для Марианны либо спросить о чем-то близко ее касающемся. Прошло несколько минут, прежде чем он наконец открыл рот и, сдерживая волнение, поинтересовался, когда же ему будет позволено поздравить ее с приобретением нового брата. К такому вопросу Элинор была не готова. Не имея ответа, она пошла по самому простому пути и поинтересовалась, что он имеет в виду. Неискренне улыбнувшись, полковник ответил, что о помолвке Марианны с мистером Уиллоби известно всем.

– Этого никак не может быть, – ответила Элинор, – потому что ее семье ничего не известно ни о какой помолвке.

– Прошу прощения, – с видимым удивлением проговорил полковник, – боюсь, я показался вам непозволительно дерзким, но я даже не предполагал, что все держится в тайне. Они же открыто переписываются, и в обществе говорят о скорой свадьбе.

– Как же так! От кого вы это слышали?

– От многих: и от тех, кого вы не знаете, и от ваших близких знакомых – миссис Дженнингс, миссис Палмер. Но все же я, возможно, не поверил бы, ведь рассудок всегда умеет найти доводы против того, во что ему не слишком хочется верить, но в руке слуги, открывшего мне сегодня дверь, я случайно заметил письмо. Оно было адресовано мистеру Уиллоби и написано почерком вашей сестры. Я пришел узнать, но получил ответ, даже не успев задать вопроса. Все уже решено? И невозможно… Но у меня нет прав… Да и никакой надежды… Приношу свои извинения, мисс Дэшвуд, я не должен был говорить так много, но я не знаю, что делать, а ваше благоразумие всегда вызывало во мне глубокое уважение. Скажите мне, что все решено и что любая попытка… В общем, мне остается только скрывать, если скрыть еще возможно.

Его слова явились для Элинор прямым признанием в любви к ее сестре и произвели на нее большое впечатление. Она не сразу нашла в себе силы заговорить и, даже когда немного успокоилась, еще некоторое время раздумывала, какой ответ будет наиболее правильным. Она почти ничего не знала об отношениях между Уиллоби и ее сестрой и, пытаясь что-либо объяснить, с равной вероятностью могла сказать и слишком мало, и слишком много. Но она была убеждена, что чувства Марианны к Уиллоби не оставляли ни малейшего шанса полковнику Брэндону, каков бы ни был конец. И, желая уберечь поведение сестры от осуждения, после некоторого раздумья она решила, что будет гораздо лучше для него, если она скажет больше, чем знает и предполагает. Она призналась, что хотя сама от них ничего о помолвке не слышала, но сомневаться в их взаимной привязанности не приходится, поэтому переписка удивления у нее не вызывает.

Он слушал ее с безмолвным вниманием. Когда же она закончила говорить, он вскочил и сказал взволнованно:

– Вашей сестре я желаю быть самой счастливой на земле. А Уиллоби – попытаться стать достойным ее. – Затем он попрощался и ушел.