Разум и природа

Но чтобы включить свет, мне незачем было знать положение выключателя, или положение моей руки. Мне достаточно было бы сенсорного ощущения контакта между рукой и выключателем. Я мог бы полностью ошибиться в моем утверждении, что «вот он где», и все же, раз моя рука на выключателе, я могу его повернуть.

Вопрос состоит в следующем: «Где моя рука?» Этот элемент самопознания находится в очень специальном и особом отношении с отысканием выключателя, или знанием, где находится выключатель.

Например, под гипнозом я мог бы поверить, что моя рука была над моей головой, тогда как на самом деле она была вытянута горизонтально. В таком случае я предположил бы, что выключатель находится сверху, над моей головой. Я мог бы даже принять успешное включение света за подтверждение моего открытия, что выключатель был «над моей головой».

Мы проецируем наши мнения о собственном Я на внешний мир, и часто мы ошибаемся по поводу своего Я, продолжая двигаться, действовать и взаимодействовать со своими друзьями — успешно, но придерживаясь ложных мнений.

Что же такое, в таком случае, это «Я»? Что прибавляется к информации, в контексте этой главы, если мы повинуемся старому совету «познай самого себя»?

Вернемся к началу рассуждения. Допустим, я «знаю», что моя рука находится над моей головой, и «знаю», что выключатель света находится на уровне плеча. Допустим, я прав в отношении выключателя, но ошибаюсь в отношении моей руки. Тогда, в поиске выключателя, я никогда не положу руку на место, где находится выключатель. Мне было бы лучше не «знать» положение выключателя. Тогда я, может быть, нашел бы его каким-нибудь случайным движением, методом проб и ошибок.

Каковы же, в таком случае, правила познания самого себя? При каких обстоятельствах лучше — в прагматическом смысле — не иметь такого знания, чем иметь ошибочные мнения? При каких обстоятельствах знание самого себя прагматически необходимо? Большинство людей, по-видимому, живет без ответа на вопросы этого рода. Они, кажется, живут, даже не задавая себе такие вопросы.

Попробуем теперь подойти ко всему этому без такого эпистемологического высокомения. Есть ли у собаки знание о самой себе? Возможно ли, чтобы без знания о самой себе собака могла гнаться за зайцем? Не есть ли вся масса поучений, предписывающих нам познать самого себя, просто путаница чудовищных иллюзий, построенных для компенсации парадоксов сознания?

Если отбросить представление, что собака — это одно существо, а заяц — другое, и рассмотреть зайца-собаку как единую систему, то можно спросить: Какая избыточность должна быть в этой системе, при которой эта часть системы способна гнаться за той? А может быть, неспособна не гнаться за ней?

Теперь, по-видимому, получается совсем другой ответ: Единственная необходимая в этих случаях информация (т. е. избыточность) имеет относительный характер. Сказал ли заяц, убегая от собаки, чтобы та гналась за ним? В случае включения света — когда рука («моя» рука?) коснулась выключателя, была создана необходимая информация об отношении между рукой и выключателем; и тогда включение стало возможно без добавочной информации обо мне, моей руке и выключателе.

Собака может приглашать к игре «погонись за мной». Она пригибается, приблизив подбородок и горло к земле, и тянется вперед, прижав к земле передние лапы, согнутые в локтях. Глаза ее подняты вверх и движутся в своих глазницах, при неподвижной голове. Задние лапы согнуты под телом, готовые к прыжку вперед. Эта поза известна всякому, кто когда-нибудь играл с собакой. Существование таких сигналов доказывает, что собака способна к коммуникации по крайней мере на двух расселовских уровнях, или логических типах.

Впрочем, здесь я сосредоточиваю внимание лишь на тех аспектах игры, которые демонстрируют правило, что два описания лучше одного.

Игру и создание игры следует рассматривать как единое явление: именно субъективно представляется, что последовательность остается в самом деле игровой, лишь поскольку она сохраняет некоторые элементы творчества и неожиданности. Если последовательность вполне известна, это ритуал, хотя, может быть, все еще формирующий характер ее участников. [Если определить игру как установление и исследование отношения, то приветствие и ритуал суть подтверждения отношения. Но, конечно, смесь подтверждения и исследования — обычное явление.] Довольно просто увидеть первый уровень открытия у играющего человека, А, имеющего в своем распоряжении конечное число альтернативных действий. Эти действия суть эволюционные последовательности с естественным отбором не элементов действия, но паттернов элементов действия. А испытывает на Б различные действия и обнаруживает, что Б принимает лишь некоторые контексты. Это значит, что А должен либо предварять некоторые действия некоторыми другими действиями, либо помещать некоторые из своих действий во временны’е рамки (последовательности взаимодействия), предпочтительные для Б. А «предлагает»; Б «располагает».