Читаем Разум и природа полностью

Здесь сразу же приходят на ум два случая: «исследование» и «преступление». Далее, заслуживают рассмотрения «поведение типа А» (которое спецалисты по психосоматическим болезням считают отчасти ответственным за устойчивую гипертонию), «паранойя», «шизофрения», и т. д.

Рассмотрим «исследование», чтобы разобраться, насколько оно является контекстом или продуктом некоторого рода двойного описания.

Прежде всего, исследование (и преступление, и игра, и все другие слова этого класса) есть первичное описание — словесное или несловесное — собственного Я: «Я исследую». Но то, что исследуется, это не просто «мой внешний мир», или «внешний мир, как Я его переживаю».

Во-вторых, исследование содержит самоподтверждение, независимо от того, приятно или неприятно это для исследователя. Если вы попытаетесь научить крысу не-исследованию, заставляя ее совать нос в ящики с электрическим шоком, то, как мы видели в предыдущей главе, она будет по-прежнему это делать, вероятно, из потребности знать, какие ящики безопасны, и какие опасны. В этом смысле, исследование всегда успешно.

Таким образом, исследование не только содержит самоподтверждение; у человека оно также, по-видимому, становится непреодолимой привычкой. Я знал когда-то великого альпиниста Джеффри Янга, взобравшегося — с одной ногой — на северный склон Маттергорна (вторую ему ампутировали во время Первой мировой войны). Я знал также бегуна на дальние дистанции Ли Мэллори, кости которого лежат где-то в двухстах футах от вершины Эвереста. Эти альпинисты дают нам представление об исследовании. Джеффри Янг говаривал, что одним из главных навыков альпиниста является неприслушивание к слабостям, жалобам и болям нашего тела — думаю, они даже принадлежат к вознаграждениям за альпинизм. Это победа над самим собой.

Такие изменения в собственном «Я» обычно описываются как «победы», причем используются такие линейные слова, как «дисциплина» и «самообладание». Конечно, это всего лишь вера в сверхъестественное — может быть, еще и несколько вредная. То, что на самом деле происходит, больше похоже на воплощение или сочетание представлений о мире с представлениями о самом себе.

Это наводит на мысль о другом примере, традиционно близком антропологам: о тотемизме.

2. ТОТЕМИЗМ

У многих людей мышление о социальной системе, которую они составляют, формируется (буквально: информируется) аналогией между системой, которую они в самом деле составляют, и более обширной экологической и биологической системой, которую составляют все животные, растения и люди. Эта аналогия отчасти верна, отчасти фиктивна, и отчасти превращается в реальность — оправдывается — действиями, продиктованными такой фантазией. Тогда фантазия становится морфогенетической, то есть становится одним из детерминантов строения общества.

Аналогия между социальной системой и миром природы — это религия, которую антропологи называют тотемизмом. В качестве аналогии она и более уместна, и более здрава, чем знакомая нам аналогия, уподобляющая людей и общество машинам девятнадцатого века.

Тотемизм в своей поздней и отчасти светской форме известен западному миру как предпосылка геральдики. Семейства или патриархальные линии заявляют о своем древнем достоинстве, изображая животных на своих геральдических щитах или тотемных столбах, которые становятся тем самым генеалогическими схемами, комбинирующими зверей различных ветвей своей родословной. Такие изображения статуса семьи в мифологической иерархии часто возвеличивают собственную личность или происхождение за счет других ветвей родословного древа. По мере возрастания этой более притязательной составляющей тотемизма, люди склонны забывать более широкую связь с окружающей природой, или сводить ее к банальным шуткам. Моя семья имеет на гербе символ, пожалованный в восемнадцатом веке. Конечно, это крыло летучей мыши. [Фамилия автора Bateson происходит от летучей мыши (bat). — Прим. перев] Подобным образом, мать моего отца, из Нижней Шотландии, по фамилии Эйкин (Aikin), имела в своем семейном гербе дуб на серебряном фоне. В их диалекте есть пословица, что «из маленьких желудей (т. е. aikins) вырастают большие дубы». И так далее.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное