Разум – на службе у Бога или дьявола? Почему мы веками строим рай, а получаем ад? Психологическое исследование

У Достоевского один из героев романа «Бесы» говорит: «Есть секунды, их зараз приходит пять или шесть, и вы вдруг чувствуете присутствие вечной гармонии, совершенно достигнутой. Это не земное. Если более пяти секунд – то душа не выдержит и должна исчезнуть. Чтобы выдержать десять секунд, надо перемениться физически» (45, 529). Целостность исходящего от духовной первосущности человека непосредственно связана с ее непознаваемостью. Нашему разуму трудно понять то, что нельзя расчленить, разобрать на детали и оценить роль каждой из них в отдельности.

Еще одна общепризнанная особенность духовного начала связана с его противостоянием внешней среде, а также своей физиологической оболочке и всему психическому, что было сформировано прижизненно, следовательно, в первую очередь главному качеству среди приобретенного – разуму! Уже в древней индийской философии существовало убеждение, что духовное в человеке, его «атман», стремится освободиться от модусов, с помощью которых вынуждено сосуществовать с реальным миром. Приобретенное в этой жизни и для этой жизни мешает ему поддерживать связь с высшим духовным началом – «брахманом». Согласно Платону, душа находится в теле как в оковах и, будучи иной природы, слабеет от них, становится будто пьяная. Она заинтересована в том, чтобы разрушить эти оковы. Тело же, напротив, стремится сохранить статус кво и подавить рвущуюся изнутри силу.

Почти повторяют слова Платона ведущие идеологи христианства. «Ибо плоть желает противного духу, а дух – противного плоти: они друг другу противятся», – пишет апостол Павел (Галат. 5:17). По выражению блаженного Августина, «тело замышляет против духа, а дух против тела» (1, 104). Б. Паскаль был убежден, что не стремление к единству и гармонии, но антагонизм характеризует отношения между душой и телом. Причем анализ текстов показывает, что указанные авторы понятие «тело» толковали в широком смысле – как все земные привязанности и обретения, погружающие человека в реалии практической жизни.

Таким образом, разуму не дано улучшать духовность, а вот обратное влияние возможно и необходимо. Б. Паскаль говорит о «разуме, просветленном благодатью» – то есть просветленном чем-то вошедшим в него свыше, по душевным каналам, и выведшим его за пределы привычной колеи, указавшим новое русло для движения. Если же он «питается» только через себя самого, происходит, по выражению П. Флоренского, «переразвитие ума», подобное «переразвитию» похотливого чрева. При закрытых душевных каналах и молчании интуиции разум начинает ходить по кругу. Более того, разум, не освященный Благодатью, становится дьявольским инструментом.

Ум, отступивший от Бога, уподобляется либо скотскому, либо бесовскому.

Григорий Палама, святитель

Оставаясь верными сократовской идее, мы все еще убеждены, что подняться к доброму и светлому в жизни (и в самом человеке), в том числе к духовным высотам, можно через совершенствование разумности и накопление знаний. Но нет моста от разума к духовности. Напротив, разум, желая все расчленить, дифференцировать, представить в череде черно-белых двойственностей (добро и зло, друг и враг, свое и чужое, радостное и несущее страдания), чтобы затем составить свою, искусственную систему из полученных деталей, уводит нас от свойственного духу безальтернативно-целостного понимания происходящего в мире, значит, и от самого духа тоже. Его путь – в дебри мелочей и абстрактных построений, в которых, по народной молве, любит прятаться дьявол. Кроме того, барахтаясь в выделенных им же деталях, группируя их тем или иным способом, разум неизбежно проявляет непостоянство – он готов иметь сто противоположных мнений об одном и том же предмете.

По словам М. Монтеня, разум представляет собой инструмент из свинца и воска, который можно удлинять, сгибать и приспосабливать ко всем размерам: нужно только хорошо владеть им (139). Но кто лучше владеет данным инструментом, тот больше способен не на добродетель, как верилось на заре эры разума, а на хитрость, ловкачество, обман, предательство. Вопреки надеждам Сократа, знающие грешат, да еще так, что незнающим подобное и не снилось.