2.2.3. Разум и интуиция. Что открывает нам истину?
Интуиция (от лат. intueo – пристально смотрю) есть способность постижения истины путем прямого ее усмотрения без обоснования с помощью доказательств. В этом она непосредственно связана с феноменом сердца. Интуиция – своего рода чутье к истинному и наиболее значимому в сложной ситуации. В народном понимании она трактуется как данное человеку свыше
Классическая европейская философия от Аристотеля до Гегеля видела прежде всего в разуме главную творящую человеческую способность и привычно через разум искала путь к истине. Эта линия продолжается и в ХХ веке. Большинство западных научных авторитетов в этой сфере – Г. Айзенк, Р. Уэйсберг, Р. Стенберг, Д. Гилфорд, Е. Торранс и др. – рассматривают интуицию как структурную часть интеллекта, высший уровень развития интеллектуальной способности, результат повышенной активности определенных алгоритмов мышления и «обширности знаний» (37). Но разум – не творец. Он не допускает непредвиденного, боится всего неожиданного, случайного, появившегося вопреки расчетам и планам, его устраивает свобода в форме необходимости. Соглашаясь с этой неистинной свободой, он «отвергает творчество» (Бергсон, 143).
Борьба сторонников примата «рационального» или «сердечного» в жизни людей при определении природы интуиции имеет длительную историю. Если Аристотель считал интуицию «интеллектуальной», а Декарт видел в ней проявление «ясного и внимательного ума», то Паскаль называет интуицию «чувственной» и относит ее к природным началам сердца, говорит о «первичных интуициях сердца» (139, 150). Позиция Паскаля близка и российской философии XIX века. К примеру, П.Д. Юркевич был убежден: все великие поэты и лучшие философы твердо знали, что именно сердце является
О. Шпенглер уравнивал борьбу интуиции против рассудка с борьбой между творчеством и упорядочиванием и даже – между жизнью и смертью. Он видел «мистический акт переживания глубины» в момент действия интуиции. Если у великих мыслителей в основании всего стоит «огромная труднодоступная интуиция», пишет Шпенглер, то у новых ученых «мы видим мир как мозговой феномен»: у Гете все «есть переживание и интуиция», у Дарвина – «познание и закон» (161, 552). Если интуиция является роженицей нового, то разум (или интеллект) есть инструмент его закрепления, превращения в упрощенную, но хорошо понятную и удобную для использования форму. Но такого рода рациональная доработка тут же омертвляет новизну, делает ее застывшей, утратившей способность к «живой жизни» во множестве нюансов и неожиданностей.
Интуитивное постижение – это очень трудное прозрение. По словам М. Мамардашвили,