Разум: от начала до конца. Новый взгляд на эволюцию сознания от ведущего мыслителя современности

Все вышесказанное отлично годится для понимания поведения животных, и комментаторы прекрасного исследования, проведенного Кларком, рискуют сделать вывод, что сознание животных представляет собой байесовские прогнозные устройства, работающие на производстве вероятностей на основе происходящего вокруг и руководящие поведением. Но если это так, мозги животных представляют собой нечто вроде колоний термитов, а не разумных творцов. Они настолько умны, что мы можем допустить наличие у них самых разных поведенческих навыков, тем не менее одно очень важное свойство у них отсутствует, и это надо подчеркнуть: можно иметь причины, а можно действовать по причинам. Байесовским предсказателям не нужно формулировать или представлять себе причины, которые они отслеживают: как и сама эволюция, они «вслепую» отделяют зерна информации от плевел и действуют сообразно. Причины не занимают важного места в их онтологиях, они не играют роли в их картине мира. Но для нас, людей, они важны. Они служат нам инструментами и целями нашего разумного замысла. Откуда же они появились? Как они воцарились в наших головах? Они появились, и теперь я готов описать в деталях и с доказательствами, на базе событий культурной революции, весь процесс научно-исследовательских и проектно-конструкторских работ – длившийся менее миллиона лет, – в результате которого были созданы, распространены и установлены в тысячи человеческих мозгов (только человеческих) мыслительные инструменты, превратившие мозги в умы – не в «умы» и не «типа умы», а настоящие умы.

Одичалые нейроны?

Мы уже готовы в следующих главах оставить позади уровень нейронов, однако, прежде чем мы это сделаем, я не могу устоять, чтобы не порассуждать о том, как связаны между собой некоторые наши темы, и какую роль это играет в том, что H. Sapiens до сих пор является единственным видом на Земле, обладающим собственным разумом, окультуренным разумом, владеющим мыслительными инструментами. Нейроны, как я уже заявил, являются, по сути, одомашненными потомками очень древних эукариотов, которые долгое время жили как вполне самостоятельные микроорганизмы. Для того чтобы отделить подобных эукариотов от бактерий и архей, их часто называют протистами[114], или простейшими. Они прекрасно справились, судя по всему, иначе нас здесь не было бы, а сегодняшние простейшие, такие, как амебы и одноклеточные водоросли, вполне процветают и поныне благодаря многочисленным и разнообразным талантам. Когда простейшие начали формировать колонии и постепенно многоклеточные организмы, они принесли с собой свои геномы, инструкции, в которых прописаны были все их умения, достигнутые путем естественного отбора на протяжении миллиардов поколений. Многие из этих талантов не понадобились в новой жизни, в защищенном окружении, и были утрачены, или, скорее, были утрачены соответствующие записи в генах: они больше не оплачивали свое существование, то есть не приносили выгоды. Оказывается, проще и быстрее просто не активировать ген и выключить (часть) записанных в нем данных, чем совсем удалять его (со временем они пропадают сами, если долго не используются).

Эта тактика напоминает практику создания программного обеспечения – ср. «устаревший код». Когда программы пересматриваются, часто случается (я пишу эту книгу в виде файла Word 14.4.8, а генеалогия программы написана на упаковке – это восьмая переработанная версия четвертой редакции четырнадцатой Новой и Улучшенной версии), что программисты считают глупым отбрасывать результаты трудов предыдущих поколений коллег – кто знает, а вдруг это для чего-нибудь пригодится? – и практикуют блокировку устаревшего кода, вставляя новый код рядом и добавляя комментарий. Заключение унаследованного кода в скобки или звездочки, или еще какие-то знаки, знакомые компилятору, гарантирует, что он будет проигнорирован при компиляции и не станет выполняться компьютером⁴³.

В геноме, конечно, нет исходных или скомпилированных кодов, но заглушка кода тоже возможна благодаря простой мутации регуляторного гена (гена, выполняющего контрольные функции «экспрессии генов» в белках).