Разум сердца. Знание, интеллект и мудрость в суфизме

Но даже в случае Руми, при всей его опьяненности и критическом отношении к рассудку, нужно иметь в виду, что «критику разума не следует вырывать из контекста учений Руми, где разум играет важную и позитивную роль. Разум – необходимая подготовка к Любви и проводник человека к вратам Божьего святилища, так же как Гавриил был необходимым проводником в мирадже [вознесении на небо. – Л.Т.] Пророка. Тем не менее последний этап путешествия может быть пройден только “на ногах” Любви…»[75] Последний этап путешествия – фана. Теперь страннику нужно возвращаться в мир, и это – бака, новая жизнь, пребывание в Боге, подразумевающее разумность и мудрость.

18. Отрицание рассудочности в персидской суфийской поэзии

Поэт в Иране, как и в России, – больше, чем поэт, он – пророк. Даже в наше время практически в любом иранском доме можно найти томик Хафиза, используемый для гадания. Дивану Хафиза многочисленные легенды приписывают магическую силу[76].

Руми и Хафиз оказали огромное, мало с чем сравнимое влияние на персидскую культуру. Поэтическая метафора опьянения и отказа от разума (именно поэтическая, призыв отказаться от разума в прозаических текстах найти довольно сложно), безумия влюбленного, стала восприниматься несведущими людьми буквально; она, так сказать, узурпировала дискурс. Не постижение, требующее в том числе интеллектуального усилия, а чувства чаще получали печать одобрения. Понятно, что не каждому дервишу по силам глубокие размышления, но проблема тут в ограниченности конкретного человека, а вовсе не в бесполезности мысли. По словам Рузбихана, «мысль для обычного человека – ныряние в море иллюзий, тогда как размышление избранных – погружение в океан постижения»[77].

Откуда в поэзии Хафиза неприязнь к рассудку? Рассудок для него связывается с догматизмом, ортодоксией, показным благочестием. Причем неприязнь вызывают суфии и аскеты, а идеал представляют ринды – гуляки, вольные странники, вольнодумцы.

«Суфийская обитель [ханака], как и мечеть, в газелях Хафиза является локусом внешнего, часто – лицемерного благочестия, а кабак [харабат] – локусом искренней любви. Оппозиция “мечеть – кабак” представлена большим кругом мотивов (уход из мечети или обители в кабак, вражда между лицемерными суфиями и пьяницами-риндами и др.) и проходит через весь Диван»[78].

Хафизовский ринд – это «антитеза аскета (zahid)»[79], «[персонаж], составленный из Совершенного Человека гностического суфизма, убогого нищего на дороге, распутника-вольнодумца (libertine) и политического бунтаря, который отказывается склонить колени перед лицемерием и ценностями, насаждаемыми силой»[80].

Таким образом, для Хафиза проблема не в разуме как таковом (трудно быть вольнодумцем, не думая), а в тупой ограниченности догматизма и в рассудочности, применяемой не к месту.