Разумное животное

Проблема происхождения языка — одна из сложнейших и занимает достойное место в ряду так называемых вечных вопросов. Она столь же далека от окончательного разрешения, как и проблемы возникновения Вселенной, происхождения жизни или рождения разума, причем имеются серьезные основания полагать, что ответ на этот вопрос никогда не будет найден. Теорий происхождения языка существует великое множество, и большая их часть представляет на сегодняшний день сугубо исторический интерес. Таковы, например, теории звукоподражания, трудовых выкриков, общественного договора и различные их модификации; такова идея о божественном происхождении языка, которая вообще находится за пределами строгой науки. Поэтому отнюдь не случайно Парижское лингвистическое общество еще в середине позапрошлого века объявило, что решительно исключает проблему происхождения языка из числа вопросов, которые могут быть на нем предметом обсуждения. И хотя в наши дни пессимистов несколько поубавилось, многие лингвисты отказываются всерьез говорить на эту тему.

Но мы все же попытаемся. Во избежание нестыковок договоримся сначала о терминах. В повседневной жизни слова «язык» и «речь» используются как синонимы, однако языковеды знака равенства между этими понятиями не ставят. Что-либо сообщить можно и не прибегая к речи: яркий тому пример — жестовый язык глухонемых. Языками в широком смысле слова являются и азбука Морзе, и флажковая сигнализация, и разнообразные способы имитации речи посредством свиста, и даже система правил дорожного движения. Такие языки иногда называют языками вспомогательного общения, и многие из них строятся на базе естественного человеческого языка. Хорошо известно, что своя сигнализация существует и в мире животных, причем нередко весьма изощренная. Например, пение птиц, язык свиста дельфинов или сигнальный язык шимпанзе. Для создания надежной и работоспособной системы сигнализации иногда не требуется даже высокоразвитого интеллекта — достаточно вспомнить о танцах пчел, с помощью которых они обмениваются значащей информацией. Когда говорят о языках животных, то слово «язык», как правило, заключают в кавычки, поскольку совершенно очевидно, что сигнальным системам коммуникации приматов или дельфинов до членораздельной речи человека — как до Луны. Любой самый простой человеческий язык неизмеримо сложнее коммуникативных систем животных.

Если вслед за выдающимся швейцарским лингвистом Ф. де Соссюром определить язык как «систему дифференцированных знаков, соответствующих дифференцированным понятиям», то человек в ходе эволюционного развития, казалось бы, мог избрать любой способ коммуникации, но почему-то остановил свой выбор именно на членораздельной речи. Все прочие варианты — жест, свист, пантомима — оказываются или производными от речи, или настолько менее совершенны, что употребляются почти исключительно в особых ситуациях. Ларчик открывается просто: мы способны воспринимать и понимать членораздельную речь, внутри которой частота следования фонем (минимальных звуковых единиц) составляет 25–30 единиц в секунду. А вот скорость передачи текста с помощью флажкового семафора никогда не бывает больше, чем 60–70 знаков в минуту, то есть передача информации осуществляется в 25 раз медленнее по сравнению с живой речью. Из одного только этого примера хорошо видно, насколько оптические каналы связи уступают акустическим.

Реконструкцией гипотетического праязыка озабочены специалисты самого разного профиля — от культурологов и лингвистов до этологов и зооантропологов. В последнее время немалых успехов на этом поприще добилось сравнительно-историческое языкознание, занятое сопоставлением ныне существующих и мертвых языков в зависимости от степени их родства. Как известно, языки группируются в макросемьи (индоевропейскую, финно-угорскую, семито-хамитскую и т. д.), поэтому теоретически мыслима реконструкция индоевропейского праязыка или даже языка-предшественника для нескольких языковых семей. Этими вопросами занимается особый раздел сравнительно-исторической лингвистики — глоттохронология, пытающаяся выявить скорость языковых изменений и определить на этом основании время разделения родственных языков. Дабы не увязнуть в деталях, скажем лишь, что максимальная глубина погружения ограничивается на сегодняшний день X тысячелетием до новой эры, а этого явно недостаточно для сколько-нибудь полноценной реконструкции исходных палеолитических языков. Если язык является ровесником кроманьонцев и начал формироваться около 40 тысяч лет тому назад, мы еще можем рассчитывать на его приблизительную реконструкцию в обозримом будущем, но если он существует хотя бы 100 тысяч лет (а это вполне вероятно), то о воссоздании начала пути даже говорить не стоит.