Разумное животное

По мнению А.Л. Чепалыги, сброс воды происходил по направлению с востока на запад и имел каскадный характер из-за перепада уровней в древних водоемах (не забудем, что 16 тысяч лет назад уровень Мирового океана был ниже современной отметки примерно на 140 м). Из Арала вода поступала в раздувшийся Каспий, оттуда через Маныч-Керченский пролив, который в то время был полноводной рекой, попадала в Новоэвксинский бассейн (Черное море), а затем через Босфор, Пропонтиду (Мраморное море) и Дарданеллы изливалась в Эгейское море. Связь Хвалынского бассейна с Черным морем достаточно надежно устанавливается по специфическим потопным отложениям — так называемым шоколадным глинам. Помимо всего прочего, в пользу этой версии свидетельствует еще целый ряд геологических аргументов. Чепалыга пишет:

«Доказательством того, что вода из Черного моря через Босфор шла в Мраморное море, служит обнаруженная подводная дельта площадью около 600 квадратных километров к югу от Босфора в направлении Мраморного моря. При больших скоростях потока воды донный материал размывался, и при потере скорости образовалась дельта, ее возраст — 15–16 тысяч лет. Кроме того, на дне Босфора мною найдены отложения, датированные тоже 16 тысяч лет, причем, что интересно, — все эти отложения содержат каспийскую фауну моллюсков».

Немедленно возникает вопрос: откуда взялись такие массы воды в разгар ледникового периода? Дело в том, что вюрмское оледенение (как, впрочем, и предшествовавшие ему ледниковые эпохи) отнюдь не было монотонным наступлением ледника, а перемежалось сравнительно теплыми паузами различной продолжительности. Пик потопных событий пришелся как раз на такой кратковременный промежуток, который у специалистов получил название интерстадиала Ласко. Около 16–17 тысяч лет назад льды ощутимо пошли на убыль, а влажные западные циклоны стали активно проникать на территорию Русской равнины.

Но ледниковый период все равно остается ледниковым: лето было коротким и прохладным, а земли Восточной Европы сковывала вечная мерзлота. Климатические условия на широте Москвы были примерно такими же, как сегодня в Якутске. Но потепление подстегнуло процесс. Вода, накопившаяся в виде льда и снега за 9–10 холодных месяцев, стремительно таяла в течение двух-трех недель и сходила в виде половодий. Таким образом, Каспийское море регулярно подпитывалось талыми водами, а вот испарение с поверхности было сведено к минимуму, поскольку на дворе стоял ледниковый период и акватория Каспия была почти весь год скована льдом. На речных водоразделах тоже было весьма неуютно, так как тающая тундровая мерзлота образовывала великое множество мелких озер. Более того, значительное обводнение достоверно фиксируется даже на склонах, потому что переполнившиеся озера активно опорожнялись в долины. Анализ культурных слоев свидетельствует об этом совершенно недвусмысленно, ибо на палеолитических стоянках обнаруживаются водные отложения с фауной моллюсков.

Одним словом, ситуация сложилась аховая — куда ни кинь, всюду клин.

Чепалыга резюмирует:

«Поставим себя на место древнего человека: живешь на приморской равнине — тебя затапливает, уходишь в речную долину — тебя тоже затапливает, уходишь на склоны, на водораздел — и там тебя затапливает. Деваться некуда, и в памяти может создаться и сохраниться впечатление о Всемирном Потопе. Хотя вся поверхность земли залита не была, но все четыре ландшафтных подразделения подвергались очень сильному обводнению».

Какая из версий всемирного потопа — черноморская или хвалынская — в конце концов восторжествует, покажет ближайшее будущее, ибо археологические находки множатся сегодня, как грибы после дождя.

Итак, примерно в VIII тысячелетии до новой эры время «переломилось». Эпоха вдруг развалилась надвое, и оставшиеся по ту сторону были вынуждены доживать свой век кое-как. Совсем по другому поводу об этом замечательно написал Юрий Тынянов:

«На очень холодной площади в декабре месяце тысяча восемьсот двадцать пятого года перестали существовать люди двадцатых годов с их прыгающей походкой. Время вдруг переломилось; раздался хруст костей у Михайловского манежа — восставшие бежали по телам товарищей — это пытали время, был "большой застенок" (так говорили в эпоху Петра).

Лица удивительной немоты появились сразу, тут же на площади, лица, тянущиеся лосинами щек, готовые лопнуть жилами. Жилы были жандармскими кантами северной небесной голубизны, и остзейская немота Бенкендорфа стала небом Петербурга».