Развал

— Да, вот, такая зараза, привык, знаю, что надо бросать, со здоровьем проблемы, а бросить не могу. Так зачем же бабе голову морочил, если жениться не хочешь? Это же не какая-нибудь там б …дь с улицы, что ночь потрахался и иди гуляй, а девушка из приличной семьи.

— Не морочил я ей голову. У меня с ней вообще ничего не было, да и быть не могло.

— Да, а почему же так? С каких это пор ты монахом стал? — Лужин засмеялся.

— Никакой я не монах. Просто, не люблю её, вот и всё тут. Потом у неё есть парень, а всю эту любовную историю придумала её мать. Мне бы куда-нибудь уехать, на равнозначную должность, только бы из этой дивизии. Пусть он оставил бы Колесникова в покое.

— Хорошо. — Лужин хлопнул себя ладошкой по колену. — А ты говоришь, не по моей части. Здесь работает кадровик из Москвы, я с ним поговорю. Готовься, приедем к тебе поужинать. Он направленец на ваш Округ, хороший малый, тоже афганец. Да ты его, наверное, знаешь, он на пересылке работал в Кабуле.

— А, помню, когда Карпенко завелся с генералом, я ездил на пересылку за сменщиком Васина.

— Ты знаешь, он этот случай помнит. Я ему как-то рассказывал, как ротный генерала отбрил. А он мне рассказал, как ему срочно приказали заменить. Говорит, три раза звонил, думаю, чего это начальник политотдела так беспокоится за командира роты.

После разговора вышли на улицу. Лужин подошёл к комдиву.

— Анатолий Антонович, — сказал он, — полк хороший, я побеседовал с начальником штаба. Проверять буду сам, а мои офицеры будут проверять управление дивизии.

Оба заулыбались. Затем подошёл к Бурцеву.

— Готовь ужин, вечером приеду, — он хлопнул Бурцева по животу.

— Молодец, ещё не отрастил мозоль, — сел в машину и уехал.

Через час в полк приехал зам по тылу дивизии, он привез коробки с выпивкой и закуской. Вместе с зампотылу полка и начпродом они стали обсуждать меню предстоящего ужина.

К вечеру приехали комдив, Лужин, и с ним офицеры-москвичи. Лужин представил Бурцева полковнику. Кадровик узнал его. Они обменялись улыбками друг другу и пожали руки, как старые знакомые. Затем втроём пошли в кабинет Бурцева и долго там беседовали.

— Я согласен в любой полк, — под конец своего рассказа сказал Бурцев. — Мне все равно куда ехать. Я холостяк. Зачем этого парня мучить.

— А они что, не могут по болезни ему нестроевую сделать и куда-нибудь на военкомат? — спросил кадровик.

— Медики говорят, что-то по приказу не подходит. Да мне и не нужен этот полк. Пусть служит, он неплохой командир полка. Есть в сто раз похуже и растут. Я не претендую на его должность. Если я скажу комдиву нет, стану козлом отпущения.

— Да, это ясно как белый день. Лады, что-то будем решать, — сказал кадровик

За ужином комдив был в расположении духа, много шутил.

— Хорошая оценка обеспечена, друзья Бурцева помогут, кадровик с Бурцевым беседовал, всё складывается как нельзя лучше, — думал он.

И только Колесников сидел грустный. Он решил, что его окончательно добивают.

После окончания ужина все прощались, Лужин подошёл к Колесникову, поблагодарил за ужин, пожал ему руку, другую положил на плечо и сказал:

— Не волнуйся, «старик», всё будет хорошо.

Глава 7

Анатолий Антонович пришёл домой в расположении духа. Радоваться было чему. Дивизия сдала проверку хорошо. Только что в округе подвели итоги, командующий округом лично поблагодарил его и пожал ему руку. Елизавета Павловна возилась на кухне.

— Привет, Лизонька.

— Привет, мой дружочек, весёлый ты сегодня какой-то. Какая радость, поделись.

— Проверку сдали хорошо. Командующий округом в академию генштаба

меня отправляет. В Москву учиться поеду.

— Ой, Толик, радость-то какая, в Москве поживём. Любочка будет с нами жить.

— Какая Любочка, ты чего! Она к тому времени институт закончит.

— А как с Бурцевым решили?

— И его вопрос решился хорошо. Сегодня командарм говорил, что на военном совете утвердили на полк, но приказал переделать представление на другой полк.

— А почему на другой?! — завизжала Елизавета Павловна

— Я что, за командарма решаю, — раздражённо сказал Анатолий Антонович, — а потом Колесников ещё на месте.

— Почему ты его до сих пор не убрал?

— У них проблемы, Лизонька, у дочки выпускной класс, а там школы нет.

— Чудак ты был, мудаком и помрёшь. Был ты замызганный лейтенант, подобрала тебя, думала, переделаю, а ты не исправим. Дочку Колесникова пожалел. А своя — не дочка?

— Ну, причём тут Люба?

— Как причем? Ты даже не соображаешь, что говоришь.

— Ну, поженятся, поедут в другой полк, а может, ещё и не поженятся, чего ты так решила.

— Как в другой полк, может, скажешь ещё в Заудово, в эту дыру.

— Он едет на запад в другую армию.

— А там что, дыр нет? Я думала, что Любушка будет жить в нашей квартире. Для кого я такой ремонт сделала. Я для Любы уже и работу нашла, — ударилась в слёзы комдивша.

Весь вечер Елизавета Павловна не разговаривала, ходила с перевязанным шарфом лбом и пила лекарство. Когда легли спать, она, немного простонав, вдруг спросила:

— Слушай, Толь, а может, между ними ничего и нет? Она же ничего не пишет. Как ты думаешь?

— Не знаю. А чего ты её не спросишь?