– А ты кто? – ответил Егор, сразу поняв, что сказал это очень тихо, из-за переохлаждения мышц лица.
– Младший лейтенант Кочергин! – раздалось в темноте.
– Красноармеец Щукин! – стараясь сказать как можно громче, ответил Егор. – Из первого взвода, товарищ младший лейтенант.
– Ползи ко мне, боец Щукин. Поможешь раненого дотащить.
Обрадованный присутствием своего командира, Егор попытался двинуться в его сторону, но тут же вспомнил о своей беде и уже заметно потерянных силах, которых ему едва хватало, чтобы перемещаться ползком по заснеженному полю.
– Сейчас, товарищ младший лейтенант. – Он все же решился выполнить просьбу ротного и стал как можно быстрее переставлять руки и тянуть тело.
– Ну, чего ты там копаешься, Щукин? – упрекнул бойца Кочергин.
– Да ранен я, товарищ младший лейтенант. Ногу задело. Идти не могу, – оправдывался Егор, не переставая двигаться в сторону командира.
Ответа не последовало. Он уже подполз к ротному, рядом с которым лежал на спине раненый боец, которого из-за темноты было не узнать. Кочергин, сначала обрадованный неожиданному появлению помощи, от досады ткнулся лбом в плечо раненого бойца. Вытаскивать с поля боя двоих он был уже не в силах.
Нервное потрясение от очередной неудачной попытки атаковать гитлеровские укрепления не давало ему совладать с собой. Он обессилел и чувствовал себя окончательно потерянным. Ему уже было совсем не жалко себя. Приставь сейчас к его виску холодный ствол пистолета, предъяви обвинение в бесконтрольном расходовании человеческих ресурсов, он спокойно принял бы приговор, считая его вполне заслуженным.
Кочергин поднял голову. Сквозь темноту он попытался посмотреть на Щукина. Потом отвел взгляд в сторону, стесняясь выступивших на глазах слез, словно не было темноты. Он перевел дыхание и сказал, стараясь не сорваться на плач:
– Красноармеец Щукин, оставайтесь здесь. Охраняйте раненого бойца Пшеничникова. А я быстро, перебежками доберусь до наших траншей, приведу санитаров на помощь.
– Слушаюсь! – негромко, почти шепотом, ответил Егор.
Как только младший лейтенант, ловко двигаясь, ползком направился в темноту, Щукин приподнялся на руках над лежащим рядом с ним неподвижным телом. Он стал внимательно вглядываться в лицо, насколько это позволяла нависшая над полем темень.
Это был друг его детства, житель соседней деревни, которая находилась совсем не далеко от этого места. Той деревни, которую тоже безжалостно сожгли гитлеровцы, жестоко расправившись с ее жителями.
С Сергеем Пшеничниковым они вместе учились в начальной школе. И хоть друзьями не стали, но всегда прекрасно относились друг к другу, никогда не враждовали и даже ни разу не повздорили и не подрались.
Егор вспомнил соломенного цвета волосы Сергея, его невероятно белую кожу, которая под солнцем становилась не загорелой, я красной. Вспомнил всегда добрые светлые глаза, подтверждающие чистый, простой и добрый характер этого человека. Казалось, Пшеничников вообще не способен на злобу и хитрость. Никто и никогда не слышал от него плохого слова, крика или выражения неприязни к кому-либо. Даже когда он сильно обижался, его гнев был недолгим и выражался только коротким всхлипыванием, сопровождаемым беспорядочно бегающим взглядом.
«Как такого вообще могли взять в армию?» – подумал Егор.
Он пытался вглядеться в лицо лежащего.
– Серега, слышишь меня? – спросил он.
– Слышу, Щукин, слышу, – медленно и тихо проговорил Пшеничников. – Худо мне, брат. Не пожалел меня фриц. В грудь попал. Помираю, наверно.
Егор от неожиданности дернулся на месте:
– Ты что? Что задумал-то? Ты это, подожди! Не умирай! Слышь! – Егор заметно заволновался, искренне опасаясь за жизнь одноклассника.
Он начал легонько трясти товарища.
– Мамку мою фашист загубил, – так же тихо и медленно проговорил Пшеничников, – убило ее. Когда обстрел начался, один снаряд возле нашего дома взорвался. Ее и накрыло. Почти сразу померла.
Повисла короткая пауза. В темноте были слышно только глубокое дыхание обоих раненых.
– Нет у меня больше мамки, – продолжил Пшеничников, – нет больше.
Егор склонился над ним, потом отвел взгляд в сторону, понимая, что товарищ его совсем не видит. Но по-другому он сделать сейчас не мог и вел себя так, как будто их полный печали разговор проходит при свете.
Невдалеке послышались быстрые шаги, в их сторону торопились люди. По силуэтам Егор безошибочно определил приближавшихся к ним Кочергина и еще одного человека, которого он не знал.
В воздухе, неожиданно для всех, зашипела и засветилась очередная немецкая ракета. Оба бегущих мгновенно залегли на месте. Как только свет вспышки угас, они быстро поднялись и подбежали к лежащим на снегу красноармейцам.
– Щукин, мы с санитаром потащим Пшеничникова, а ты сам давай за нами, – сказал ротный и начал просовывать руки под беспомощного бойца.
– По нашим следам двигайся, парень, – проговорил санитар, повторяя действия младшего лейтенанта, – ориентируйся правее вон тех деревьев, видишь макушки на фоне неба?
– И винтовку его возьми! – добавил Кочергин, уже потянувший за собой Пшеничникова.