Разведчик от бога

– Что же это за места такие проклятые – Миново и Шашкино? – проговорил солдат, откидываясь головой на подушку. – Все везут и везут! Почти весь госпиталь оттуда!

– Сюда, – указала одна из медсестер Егору на грубо сколоченную из досок кровать, на которой лежал застеленный серой застиранной простыней матрац, набитый соломой, смешанной с сеном, – вместо подушки вещмешок используй. Укрывайся шинелью. Печка топится, так что холодно не будет.

Егор сел на кровать.

– Туалет за домом, – сказала ему другая медсестра, – если не сможешь сам ходить, я тебе ведерко принесу.

– Костыль ему лучше принеси! Сам будет ходить! Вон здоровый какой! – иронично сказал другой раненый, видя, что Егор совсем небольшого роста и довольно худой.

– И еще покормите чем-нибудь. А то почти двое суток в желудке не было ничего, – тихо добавил Щукин, глядя на вторую медсестру.

– Обед только часа через два будет. Придется потерпеть, – ответила она.

– Не переживай, парень! Кормят тут по-доброму, сносно, – сказал ему другой раненый, лежавший возле единственного в комнате окна.

Когда медсестры ушли, Егор стал осматривать комнату. Его кровать стояла возле печи, с почти полностью осыпавшейся штукатуркой и следами от пуль в кирпичах. Два других окна были плотно заколочены и завешены штопаными одеялами, из-за чего в комнате было очень мало света.

– Кровать тебе самая лучшая перепала, парень, – сказал солдат, интересовавшийся, где ранили Егора, – одного только что выписали. Тоже примерно оттуда был. Зушу форсировал по льду. Дней двадцать побыл тут и опять на передовую.

Егор спокойно выслушал соседа, положил вещмешок в изголовье кровати и, завалившись на бок, почти мгновенно уснул крепким сном.

– Эй! Как тебя там? Просыпайся, обед принесли. Доставай котелок. – Егор с трудом открыл глаза и увидел протянутую к нему с соседней кровати руку.

Койки в маленькой комнате стояли так близко друг к другу, что не представляло никакого труда дотянуться до соседа.

Борясь с глубоким и крепким сном, Егор усилием воли заставил себя сесть. Он не сразу сообразил, что происходит. Потом увидел стоящую перед ним девушку в ватнике, которая протягивала ему кусок серого хлеба.

– Держи давай! Хватит спать. Успеешь отоспаться. Котелок твой где? – спросила девушка, расплываясь в широкой улыбке.

Совсем молоденькая, темноволосая, с выразительными губами, она вела себя так, как будто наслаждалась десятками пар мужских глаз, одновременно смотрящими на нее. Она буквально порхала по тесной комнате, в которой не было ничего, кроме шести деревянных кроватей и русской печи.

Она, почти танцуя, приняла из рук Егора котелок и передала его стоящим в центре комнаты солдатам, которые тут же налили в него жидкий, но довольно наваристый суп. С такой же улыбкой она протянула ему плоскую тарелку с густой кашей и легкой походкой отпорхнула к другой кровати.

– Катюш, ну дай ты парню поесть. Не сверли его глазами. У него и так дырка в ноге. А ты еще одну норовишь ему сделать! – глотая суп, заговорил с ней раненый, будивший Егора.

Та, нисколько не смутившись, продолжала улыбаться и смотреть на новенького.

– Девчонки уже рассказали, – начала она, – симпатичный, говорят, мужественный. Всю обработку раны и перевязку вытерпел. Непьющий, от водки отказался. И табаком от него не пахнет. Образованный, сказали, студент.

– О! Да ты у нас профессор! – удивился сосед, уставившись на Егора.

– Я только два курса техникума кончил, – уточнил он, не отрываясь от котелка с супом.

– Э-э, брат, это тоже большое дело! Много ли ты видел у нас с таким образованием? У большинства, дай бог, четыре класса наберется. Кто помоложе, у тех классов семь. Редко если больше. А неграмотных сколько! Вот у меня вообще два класса церковно-приходской школы. А когда учиться-то было. Империалистическая началась – единственного учителя на фронт забрали. А потом уже не до этого было.

Присутствовавшие в палате внимательно слушали сорокалетнего солдата, лежавшего на кровати у окна.

– Тебя как звать-то? А то ты сразу заснул. Мы даже познакомиться не успели, – заявил лежащий в углу.

– Егор, – назвал себя Щукин.

– А я – Николай! – добродушно назвался раненый из угла, кровать которого стояла ближе других к Егору: – Неуч с двумя классами церковно-приходской Иваном будет. При входе и с той стороны печи оба Васьками себя называют. А тот, что всегда молчит, кажется, Степан. Только мы этого точно не знаем, потому что он говорит только во сне и то матом. Мы его имя от медсестер узнали.

Тот, кого Николай назвал Степаном, досадно посмотрел на него и отвернулся к стене, натянув на себя шинель и буркнув:

– Балабол.

В палату снова вошла Катюша и стала собирать тарелки. Подойдя к Егору, она остановилась возле него, игриво разглядывая парня, и тихо сказала:

– Если что нужно будет, так ты скажи. Меня Катей зовут.

– Хорошо! А я Егор, – ответил он, попытавшись улыбнуться ей в ответ, но не смог этого сделать, так как от неудачного движения раненой ногой снова почувствовал острую боль.