Разведчик, штрафник, смертник. Солдат Великой Отечественной

Мы взяли под козырек и двинулись в указанном направлении. Там нас без всяких разговоров накормили перловой кашей с мясом. Наелись мы от пуза и вернулись назад. Идем и думаем: у них в котле такая сытная жрачка лежит, а сержант какую-то пересохшую воблу у нас забрал. Зачем? Только через месяц я понял, что значит каждый день лопать одно и то же. Пусть это будет и самая вкусная еда в мире. Все равно скоро захочется чего новенького, пусть и самого простого.

Ну, так вот, вернулись мы на прежнее место. Смотрим, бойцы спать укладываются. Благо лето стоит. Тепло, сухо, благодать, одним словом. Танкисты кто где размещаются. Бросят на землю кусок брезента. Шлемофон под голову, и на боковую. А мы стоим и не знаем, как нам быть. У нас в училище было все очень строго. Целыми днями зубрили устав и матчасть, а утром после побудки и вечером перед отбоем общее построение. Сначала перекличка, а потом хором поем гимн Советского Союза. А здесь не пойми что. Какая-то казачья вольница, да и только. Совершенно никакой дисциплины. А нам говорили: боевая часть, на лучшем счету. Постоянно громит фашистов.

Смотрю, снова идет знакомый старшина. Я к нему и как комсорг группы спрашиваю:

– А когда мы гимн СССР будем петь?

Он посмотрел на нас так внимательно, потом глянул на часы и говорит:

– Да уж, пожалуй, пора. Пойте.

Я построил свое отделение, махнул рукой, и мы запели. Тянем мы мелодию, стараемся изо всех сил. А сами худые, как щепки. Ткни ножом, кровь не потечет. Шеи тонкие, как у полудохлых курят. К тому же из всей нашей группы ни у кого не оказалось слуха. Да и голоса у нас тогда были совсем мальчишеские, нетвердые, ломкие. То и дело кто-нибудь из нас да петуха даст. То один, то другой, то третий.

Гляжу, а вокруг стоят суровые матерые мужики, уже видимо, крепко битые жизнью, и с интересом смотрят на нас. От этого мы стали еще больше смущаться, фальшивить и издавать уже совсем дурные крики. Однако никто не смеялся. Сам знаешь, что за это бывает. Запичужат в лагеря лет на десять. А по военному времени так и просто шлепнут без всяких разговоров, как врага народа, насмехающегося над святыней. Короче говоря, так и орали мы наш гимн до самого конца, без музыкального сопровождения.

Танкисты нас выслушали, вежливо покивали головами и разошлись по своим местам. Тут к нам опять подошел старшина и тихо так говорит:

– Здесь, ребята, вам не училище, а фронт, и фашисты могут оказаться совсем рядом. Поэтому, если можно, то старайтесь вести себя потише. Не стоит выдавать свое месторасположение врагу, даже самыми патриотическими песнями. Так что в следующий раз исполняйте гимн про себя.

– Мы так и сделали, – закончил Леонид. – И больше уже вслух никогда не пели. А если честно сказать, то и про себя тоже. Не до этого было.

Григорий удивленно посмотрел на попутчика и промолчал, не зная, что и сказать. Уж он-то очень много пообщался на стройке с политическими заключенными. Поэтому ему было хорошо известно, что в лагерях полно людей, посаженных, казалось бы, за совершенно нелепые мелочи. Кто-то рассказал анекдот про советскую власть, кто-то использовал по прямому назначению газету с портретом вождя или спел по пьяни озорную частушку, где мелькают фамилии крупных руководителей.

Танкист с усмешкой взглянул на насупившегося Григория и подмигнул с выражением, которое парень расшифровал так: не трясись, мол, нас здесь всего двое. Причем оба отстали от своих частей и теперь выходим из окружения. Так что все равно никто из нас не будет болтать об этом разговоре. Самому дороже выйдет.

Чтобы как-то разрядить возникшее напряжение, Леонид начал рассказывать еще одну историю:

– Перед самым началом октябрьского наступления немцев прибыл к нам в роту новый комиссар. Сразу видно, что не боевой офицер, а обычная тыловая крыса. Похоже, что где-то проштрафился, вот его и отправили от греха подальше, прямо на фронт. Толстый был как бочонок. А вредный, ну просто жуть. К тому же такой службист, что просто мама не горюй!

Целыми днями ходил по машинному парку и всем тыкал. То пилотка криво сидит. То верхняя пуговица на гимнастерке расстегнута. То честь ему отдали не по правилам. В общем, замучил всех нас до смерти. А сделать ничего нельзя. Командир в его дело не вмешивается, да и требует политработник лишь то, что положено по уставу РККА. Против него не попрешь.

Меж тем немцы подошли почти вплотную, и мы оказались на второй линии. Встали в небольшом лесочке и начали обустраиваться. Первым делом вырыли яму под отхожее место. Аршин длиной, аршин шириной и глубиной в полтора метра. Положили на края две толстые доски. Поставили вокруг ширму из брезента, и все, сортир готов. Пожалуйте пользоваться.